Красавица и генералы
Шрифт:
Нина не собиралась ни в чем сознаваться. Москаль сделался ей неприятен.
– Ты чего к ней пристаешь? - прикрикнула Хведоровна-Что она тебе, ровня? К тебе приехала? А ну сиди тихо!
– Ой, - вздохнула Анна Дионисовна. - Вы, мамаша, казак в юбке. Вам бы кавалерией управлять.
– Шо ты говоришь? - спросила Хведоровна. - Кому оно надо, шо ты говоришь? Тю! - И обратилась к Нине, потчуя ее творогом с медом, варенцом и прозрачным абрикосовым вареньем: - Поешь, деточка, поласуйся. Тебе тоже несладко. Видпочинь у нас...
– И ты хорош, - упрекнула Анна
Под деревом многие годы собирались Игнатенковы, и год за годом с ними незаметно что-то происходило.
Родион Герасимович завел разговор о земельных беспорядках в Бахмутском уезде у хохлов.
– Я его видел, этого Смыкалова, - сказал он. - Решительный господин. Сдавал землю в аренду. Заключит договор исполу, а потом требует себе две части. А ежели упрямятся, то Смыкалов подпоит веселых ребят, те спалят у арендатора хлеб и хату, все дочиста... Его и убивать хотели, да он выскочил в окно. А теперь вот - взорвали вместе с домом. Притащили с шахты динамиту и бабахнули.
– У меня арендаторы давно не платят, - сказала Нина.
– Слава богу, не жгут.
За деревьями мелькнула мужская фигура.
– Кто там? - крикнул Родион Герасимович. - Кого носит нелегкая?
– Это я, - отозвался голос. - До матери заглянул.
– Работницы нашей сынок, - пояснил Родион Герасимович.
Нина кивнула, попросила позвать Миколку.
– Эй, иди погутарим! - крикнул старик.
Миколка подошел. Нина подумала, глядя на него, что можно было бы подговорить Зотова и Виктора отомстить Симону. Но эта мысль не принесла удовлетворения. Она вспомнила вчерашний вечер, "богиню", и ей сделалось тошно.
Миколка узнал ее, молча поклонился и настороженно посмотрел на Родиона Герасимовича.
– Ишь, волчок! - усмехнулся тот. - Чего нового скажешь?
– К матери пришел, - повторил Миколка.
– Что рабочие думают? - спросила Нина. - Нельзя же так, требовать и требовать. Этак мы все прогорим. Я закрою шахту, а вы - не знаю, куда вы денетесь.
– Никуда не денутся, - сказал Москаль. - Сами будут работать, без вас. Что им от вас?
– Разгромить надо вашу шахту, вот что! - ответил Миколка.
– Разгромить? - удивилась Нина.
– Ото выгодували разбойника, - заметила Хведоровна-Ты еще возьми ножик да меня зарежь.
– Миколка? - спросил Макарий. - Ты не голодный? Садись к нам, подкрепись... Мама, дайте ему поесть.
Хведоровна покачала головой, сказала Миколке:
– Иди до матери, там поешь.
Все замолчали. Миколка покраснел, набычился и поглядел исподлобья на старуху как на врага.
– Мама, - произнес Макарий.
– Не будем нарушать порядки, - сказала Анна Дионисовна. - Он не собирался к нам, он пришел к матери. - Она повернулась к Нине, ища в ней поддержки.
– Равенство и братство! - презрительно вымолвил Миколка. - Премного благодарны за все милости. За стол посадить брезгуете!
Москаль подошел к парню, положил ему руку на плечо и сказал предательские по отношению ко
– Тебя не поймут. Здесь мелкие буржуи, а ты пролетарий. Зато скоро они потеряют свои хутора и шахты, а ты приобретешь свободу.
Нина возмутилась:
– Чему вы учите, Иван Платонович?!
– Социал-дымохват, - громко сказал Родион Герасимавич. - Даром что взрослый. А тебе, Миколка, еще рано лезть за наш стол. Я тебя выкормил, Нина Петровна тебя выучила на десятника, чего же еще? Работай. А тебе не терпится нас спихнуть...
– Поглядите, какие силы у него за спиной! - воскликнул Москаль. - Вы слепы. - Он осекся, потом сказал: - Прости, Макарий, не хочу тебя обидеть, ты здесь единственный, кто все разглядел...
Бог ведает, что разглядел Макарий. Москаль этого не сказал, ушел вместе с парнем, оставив всех размышлять над его словами.
– Кого ты к нам привела? - спросила у Анны Дионисовны Хведоровна. - Не будет нам ладу с Москалем!
Нина остановилась на самом краю. Еще бы шаг - призналась бы Макарию, чтобы переложить на него тяжесть. Но выдержал бы он? Понял бы, что жертвовала собой, спасая почти свое дитя, то есть свое дело? Когда мать спасает дитя - это подвиг. Когда воин спасает отечество - это подвиг. А кто установил запрет на то, что совершила она, на свободу отдать себя? Ведь запрет условен, она отбросила его. И мучается!
Макарий провожал ее, ни о чем не расспрашивал. Она сказала, что поедет в Харьков, правда, совсем мало надежды на удачу, ибо она не входит ни в какую компанию или общество и никто за нее не похлопочет. Такие, как она, называется аутсайдеры.
– Не надо ехать! - с горечью произнес он. - Я боюсь за тебя.
– Ничего со мной не случится, - сказала она.
Его жалость была неприятна, подчеркивала ее внутреннюю пустоту, бессмысленность жертвы и неотмщенность.
– Наверное, тебе трудно, - предположил Макарий. - Люди так устроены, что не выносят независимых одиночек.
– Зачем ты бреешься? - вдруг спросила Нина. - Порезался... Легче отпустить бороду.
Ее слова прозвучали как предложение не лезть в душу, но она не собиралась этого говорить, а только подумала об этом.
– Ты больше не приезжай, - сказал Макарий. - Здесь тоже рушится... Твою шахту подбили, и нас не миновало... Я тебя ни в чем не виню. Ты борешься, как можешь... Я ни с кем бороться не могу. Лечу с сухими баками...
"Он знает!" - подумала Нина, и ей захотелось убежать в эту маленькую калитку в углу сада, ведущую в балку.
– Прощай, Макарий, - сказала она. - Твои подозрения ни к чему. Я перед тобой не виновата.
Он улыбнулся, потрогал порез на подбородке. Под криво обрезанными ногтями темнела грязь.
"Никому не нужен, - подумала Нина. - Обуза. Увечный воин, которого надо кормить до смерти... Правильно: я ни в чем не виновата, пусть знает!" Это было прощальное милосердие падшей корыстной капиталистки, некогда славной легкой Нины Ларионовой. "Что я еще могу?" - мелькнуло у нее.