Красавица с острова Люлю
Шрифт:
– Ну да ладно!
– воскликнул Галавотти.
– Или опять звать старого Пэджа?
Полковник взлез на груду мертвых голов и сел на стул.
– Ну, как?
– спросил его Ламуль.
– Очень удобно!
Жрец между тем говорил что-то дрожащим голосом, и Галавотти вдруг засвистел от восторга.
– Ну, сеньор полковник, поздравляю вас!.. Отныне вы царь! Они ждут ваших приказаний. Мой совет: прикажите им всем утопиться в море или съесть друг дружку.
– Но как все это случилось?.. Расспросите его!
– А по-моему, лучше не спрашивать... Мне однажды один джентльмен дал на вокзале сто долларов. Я сдуру спросил, за что... Оказывается, он по
Однако все начали настаивать, и жрец рассказал следующее:
– До сих пор царем был отец Какао, одноухий Кобо, который в дни молодости был увезен на корабле в белую страну снегов и льдов, где его возили по ярмаркам и заставляли бить в барабан на потеху детворе. Язык этой страны, по его словам, состоял всего из трех слов, которые повторялись на бесконечные лады, и Кобо заметил, что эти три слова оказывали магическое действие. Их говорили лошадям, и лошади шли, их говорили дереву, когда рубили его, и дерево падало, их говорили разъяренному быку, и бык превращался в ягненка, их говорили торговцу, и торговец уступал цену. Других слов, по-видимому, в той стране вовсе не было. И вот Кобо выучил эти три слова, и, когда вернулся на родину, он объяснил их великое значение и объявил себя царем. Умирая, он завещал престол тому, кто первый произнесет их сам, никем не наученный. Но никто не умел произнести их: много белых путешественников посещали остров, немало их побывало в желудках горбоносых детей Якугуры, но никто не умел произнести магических слов. И вот теперь они услыхали эти слова из уст коротконогого белого Салы, и они просят его быть царем и управлять ими, как он хочет.
Полковник Ящиков принял вид важный и торжественный.
– Что ж, - сказал он, - я не прочь.
– Но неужели, сеньор,- вскричал с восхищением Галавотти,- на вашем языке и в самом деле нет других слов?
– Есть другие слова,- отвечал полковник,- но ими можно не пользоваться.
Глава X
О том, как полковнику Ящикову не удалось вволю поцарствовать
– Прежде всего, - начал полковник, - надо выяснить наши отношения с принцессой.
– Всего вероятнее, - заметил Валуа, - что вы, став царем, тем самым механически стали и ее мужем...
– Благодарю вас за подобную механику!
– Эй, как вас там, скажите Какао, чтоб сидела до поры до времени в своем логовище... Скажите, что ее вызовут...
– Ти-тю-тик!
– восторженно перевел Галавотти, - сеньор, разрешите добавить, что она стерва.
– Подождите...
– Гм!.. Что же дальше?..
– Не приступить ли к составлению уголовного и гражданского кодекса? предложил Эбьен.
– Обычно всякое счастливое царствование начинается с амнистии, заметил Ламуль.
– И великолепно, - воскликнул Галавотти, - освободите этого француза от брачных уз, и никаких испанцев !
– Почему?
– запротестовал Ламуль, - по-моему, он превосходно себя чувствует...
– Я бы предложил со своей стороны,- сказал Ящиков с какой-то поистине царственной мудростью,- приказать дикарям привести, помните, ту красавицу!
– Это бесполезно! Они нагонят два десятка вроде Какао!
– Да и нет тут никаких красавиц!
– Да и вообще нет нигде никаких красавиц!
– Паршивый остров.
– Вот уж, действительно, Люлю!
– По-моему, - снова сказал Галавотти, - как хотите, сеньоры, а француз нуждается в нашей помощи.
– Почему же он сам не идет сюда?
– - Он не может... он ходит по кольцу, надетому на проволоку. Я удивляюсь, как он до вашей тюрьмы дотянулся.
Вдруг дикари как-то странно понюхали воздух.
– Чего это они нюхают?
– спросил Ящиков, - не идет ли Какао?
– Чу-че?
– спросил Галавотти.
– Му-ру-ну!
– отвечал один из туземцев, и в глазах Галавотти изобразился ужас.
– Что еще стряслось?
– с беспокойством осведомился Ящиков.
– Боюсь, сеньоры, - сказал Галавотти дрожащим голосом, - что сеньору полковнику не удастся даже коронораться.
– А что?
– Му-ру-ну!
– Да, но что это значит?
– А вот посмотрите.
Путешественники подошли к выходу из пещеры.
Зрелище, представившееся им, заставило их закричать частью от удивления, частью от страха. Все, что они видели перед собой, приняло какой-то странно наклонный вид. Пальмы, до того стоявшие прямо, теперь согнулись, собрав листья наподобие метелки для рояля.
Трава прильнула к земле, как волосы в проборе британского дипломата, большие бочки медленно катились с глухим гулом, а по небу... а по небу неслись облака, но это не был обычный бег облаков. Облака мчались с быстротой молнии, вытянутые на манер экспрессов, меняя ежесекундно форму, но вытягиваясь все более и более. Они напоминали какие-то длинные пучки пакли, летящие неизвестно куда, и довольно было посмотреть на небо секунду, чтоб в глазах зарябило.
– Да что же случилось?
– вскричал полковник, недовольный вмешательством стихии в его благополучное царствование, - что это за чепуха такая?
– А вот выйдете, сеньоры.
Сеньоры вышли и мгновенно попадали, как карточные домики. Страшный, фантастический ветер мчался с океана и огромной ладонью прижимал к земле все, что попадалось ему навстречу. Дикари ползли, втыкая в землю кинжалы и притягиваясь за них.
– Му-ру-ну!
– кричали они.
А ураган дул, все сильнее и сильнее прокатываясь по острову, как гигантский валик; уже с громом рушились неустойчивые прибрежные скалы, вырванные с корнем деревья летели, как пылинки, тростниковые хижины вдруг попадали и укатились в море, причем на месте одной из них обнаружилась и тотчас улетела принцесса, протыкавшая себе огромною иглою левую щеку.
Какой-то человек, совершенно голый и совершенно пестрый, ползал с отчаяньем взад-вперед, удерживаемый проволокой. Ламуль вгляделся в него великий боже!
– в этом человеке, растатуированном наподобие гобелена, он узнал того, которому некогда дарила свои улыбки она - неверная, но прекрасная, за один поцелуй которой банкир сейчас был бы рад отдать десятую часть своего состояния. И невольно злая радость охватила его сердце... О, если бы Тереза могла видеть это жалкое пестрое существо, беспомощно, как сторожевой пес, ползающее на одном и том же месте!
А ветер все крепчал и крепчал. Уже нельзя было дышать, нельзя было поднять руку, ногу, голову. И вдруг Галавотти испустил душераздирающий крик.
– Ящик!
– кричал он.
– Ящик!
Два огромных ящика, все быстрее переваливаясь с боку на бок, катились к морю.
– Помогите мне, сеньоры, - кричал Галавотти, - я должен доползти до этого ящика...
Но никто не мог ему помочь. Все быстро катились к морю, тщетно старались зацепиться за землю, на которой ветер, как рубанок, сгладил все неровности. Вдруг один из ящиков с треском разлетелся, и голова глухонемого бразильца... впрочем, это была лишь на миг голова глухонемого бразильца... В следующий миг черная борода и черные кудри понеслисьдак галки, в синюю мглу, а из груди Ламуля исторгся и унесся вслед за ними дикий вопль!