Красивые, двадцатилетние
Шрифт:
Простой служащий, он так ничего и не сумел добиться в жизни — не хватило таланта и упорства. Однако, как всякий подобного рода человек, считал себя незаслуженно обойденным и непонятым. Взглянув на красивую девушку, он подумал: «Бог мой! Вот бы мне такую! Все бы пошло по-другому. Такая женщина способна многое изменить; может, ради нее и стоило чего-нибудь добиваться. А так, считай, жизнь загублена. Эх, черт! В кино, что ли, сходить, а то совсем расклеился…» И, разом погрустнев, он ускорил шаг.
Как только мужчина скрылся из виду, девушка спросила парня:
— Дашь или нет?
— Не люблю
Она подняла на него свои лучистые ясные глаза и сказала:
— Сукин ты сын.
Парень расхохотался. Пнув носком ботинка камушек, лежавший на дорожке, он тихо произнес:
— Одна маленькая неточность: я не твой сын.
— Будь ты моим ребенком, я знала б, что с тобой делать.
Он искоса глянул на нее и спросил:
— А чего ж ты со мной советуешься, что тебе делать со своим?
— Он еще и твой.
— Красиво излагаешь, — бросил парень, — даже трогательно. На вечеринке не я один был. Там были и Метек, и Ромек, и еще двое-трое ребят. А бабки только с меня тянешь? Что я тебе — дед-мороз?
— С теми у меня ничего не было.
— Ты выходила с ними на улицу.
— Чтоб глотнуть свежего воздуха и немного прогуляться. Ночь была удивительная…
— Ах вот как, — безразлично сказал парень. Он загасил сигарету и потянулся, откинувшись на спинку скамейки. Некоторое время посидел так, глядя в угасающее небо, потом сказал:
— К сожалению, я давно перестал верить в сказки. Что-то я не слыхал, чтобы девушка шла ночью к реке с мужчиной просто поглазеть на луну. Как раз при луне все и случается…
Девушка вскинула голову и взглянула в упор на парня, но промолчала; в руках она теребила клейкую молодую веточку. Пальцы у нее были как у мадонн с полотен старых мастеров: длинные, тонкие, нервные, казалось, они жили своей отдельной, одухотворенной жизнью.
Мужчина, который в это время шел мимо них, взглянул на девушку, потом на ее руки, и у него перехватило дыхание. Начинающий писатель, он задумал написать большой любовный роман, появления которого все с таким нетерпением ждут. В этот миг — с потрясающей ясностью — он увидел его весь целиком; вот уже несколько месяцев в голове у него мелькали отдельные сцены, лица, диалоги, и только сейчас будущее детище обрело в его мыслях законченный вид. «Есть, — лихорадочно соображал он, — теперь дело в шляпе. Они случайно встретились в парке на скамейке. Закрутился романчик, дальше — первая ночь любви… Трактуют они эти отношения цинично, для них это все равно что спорт — так они решили, дабы избежать лишних сложностей и разочарований. Но со временем их настигает любовь. Настоящая любовь, та, которая завладевает всем существом без остатка и от которой некуда деться. Однако им трудно поверить в нее: они не могут забыть циничного начала своих отношений. Под конец понимание приходит, и они остаются вместе, навсегда соединенные большим чувством. Такая вещь получится, что вокруг нее страсти разгорятся!» Обрадованный, он помчался домой.
Девушка сказала парню:
— Ладно. Как знаешь. Но я тебе устрою. Постараюсь, чтоб другим тоже стало известно о нашей маленькой тайне. Вылетишь из института как миленький и позабудешь, что
Ни один мускул не дрогнул в лице парня.
— А вот это уже нехорошо, детка, — ты рискуешь выставить себя на посмешище. Лично я ничего так не боюсь в жизни, как показаться смешным.
— Все равно — смеяться будут над тобой.
— Вот уж не уверен. Я ведь тоже тебе могу кое-что напомнить. Вот это, к примеру: ночь, один парень стоит в карауле, и, конечно же, думает о своей девушке, мечтает о той минуте, когда они окажутся вместе. Здорово, правда? А тем временем… — он приблизил свое лицо к лицу девушки и твердо отчеканил: — А тем временем его девушка развлекается в «Камеральном» с двумя стареющими хрычами, обладателями дряблых ног и при том пары магазинчиков на Хмельной. Потом она — пьяная в дым — едет на квартиру одного из них, где всю ночь распутничает с этими типами. Разумеется, наутро у нее готова для них трогательная байка о безвинно осужденном отце и впроголодь живущей семье. Они дают ей пятьсот злотых, якобы взаймы, и она покупает на них две пары капроновых чулок. Классно, правда?
— Так себе история. Я знаю поинтересней. Слыхала я об одном пареньке, который, чтоб попасть в институт, подправил кое-какие данные в анкете и рассказывал о себе разные сказки. Для убедительности даже выучился говорку варшавских предместий, чтоб ни у кого не осталось сомнений в его пролетарском происхождении. А тем временем папочка слал ему посылки из Нью-Йорка, так что малый совсем неплохо был упакован — папуля и там ухитрялся ловко обделывать свои делишки. Тот самый папуля, что в анкетке числился безработным токарем. Ну как, занимательный рассказик?
— Я дам тебе половину, — сказал он. — Остальные достанешь сама.
— Нет уж, милый мой, все и сразу, или…
— Или что? — оборвал он ее, грубо схватив за руку.
— Ничего. Не хочу повторяться. Чтоб не выглядеть смешной. Я тоже ничего так не боюсь в жизни, как стать посмешищем в чужих глазах.
— Ладно, — отрезал он и тяжелым взглядом окинул девушку; та в ответ ухмыльнулась с издевкой. — Деньги получишь через две недели.
— Нет, раньше. И так уже поздно.
— Беречься надо было, черт тебя возьми!
— И это говоришь мне ты?!
— Не на все надо соглашаться, ты…
— Тише, — шикнула она.
Мимо шла пожилая пара; оба седые и сгорбленные, они прожили вместе не один десяток лет; оба были верующими и считали, что каждый прожитый на этой земле день им дарован Богом, и были благодарны Ему за это. Старушка взглянула на девушку и неожиданно расплакалась.
— Что с тобой? — спросил муж.
— Ну почему Господь не дал нам таких красивых детей? — сказала она. — Почему Он не дал нам таких детей?
Старичок легонько сжал ее морщинистую дряблую руку.
— Мы любили друг друга. Нам было хорошо вместе. Бог простит нас за то, что мы никого после себя не оставляем. Это ведь не наша вина.
— Да, — вздохнула она. Отерла слезы и тихо сказала: — А как было бы хорошо…
И, ссутулившись, старички скрылись в зеленых аллейках парка.
Парень сказал:
— Я в долгу не останусь. — И, помолчав, добавил:
— Подожду, пока выйдешь замуж.
— И что тогда?