Красная Борода
Шрифт:
— Не отпускай меня, крепче прижми, — прошептала она и потеряла сознание...
— Чуть пониже груди торчал нож, — произнес Сахати. — Я хотел послать за врачом, но было поздно Она испустила дух. Теперь вы понимаете, почему она просила не отпускать ее, прижать покрепче. Я так и сделал — не хотел отпускать ее... Потом я решил заколоться тем же ножом, но что-то остановило меня — будто я услышал ее голос: «Живи, тебе умирать не надо». Вот так-то...
По-видимому, Сахати истратил на свой рассказ все силы. Он скорчился, судорожно обхватил руками подушку и так мучительно закашлялся, сотрясаясь всем телом, что
Нобору подошел к постели и стал поглаживать ему спину с резко выступавшими лопатками. Наконец кашель прекратился, и он напоил Сахати водой.
— Так вот, — продолжал он, с трудом переводя дыхание, — труп, который вчера откопали позади дома, — это О-Нака. До того, как случился оползень, на том месте была моя мастерская. Я закопал ее там, под полом, и с тех пор мы всегда были вместе.
...Все доброе, что он делал для соседей, — это в память об О-Наке. Он вовсе не заслуживал ни благодарности, ни похвалы. Сахати не знал о дальнейшей судьбе ее мужа и ребенка, но понимал, что принес им несчастье, да и саму О-Наку он, можно считать, убил собственными руками. Он предчувствовал: когда-нибудь все это откроется, а до той поры решил помогать людям — в память о ней и во искупление своей вины.
— А вчера, услышав шум позади дома, я сразу догадался: это О-Нака пришла за мной. Теперь на нас снизойдет успокоение, и мы навсегда соединимся.
Спавший у порога Хэйкити громко застонал, открыл глаза и потребовал воды. Потом вдруг завопил:
— Черт бы побрал этого скрягу управляющего и его скупердяйку старуху! Черт бы побрал дурака Сахати и глупого доктора Красную Бороду! Вы все несусветные идиоты — не понимаете, что весь этот мир не стоит одной бутылочки сакэ. Нечего пялить на меня свои буркалы. Лучше выпейте — и сразу полегчает. Ну даст мне, наконец, кто-нибудь воды?
— Господин доктор, — обратился к Нобору Сахати, — сходите к управляющему и скажите ему: это останки О-Наки, и закопал их я. Пусть они там не тратят лишнее время на розыски.
Три раза отмерь
Спустя две недели после окончания сезона дождей О-Юми попыталась наложить на себя руки. Окна ее домика были забраны толстыми решетками, двери на запоре, ключи хранила при себе О-Суги. Выходя из дома, О-Суги тщательно запирала дверь. В общем, сравнительно комфортабельная «домашняя тюрьма». В тот день О-Суги отправилась на кухню готовить ужин, и О-Юми, воспользовавшись ее отсутствием, привязала к прутьям решетки пояс и сунула голову в петлю.
Нобору в больнице не было — вместе с Ниидэ он совершал очередной обход пациентов и в тот час находился в квартале Сакума. Они осматривали больного Ино в доме плотника Токити. Последний накануне заходил в больницу, к Ниидэ.
— Доктора, которых мы приглашали, в один голос твердят, что Ино повредился в рассудке, — сказал он, — но я этому не верю. Мы с ним знакомы давно, еще с тех пор, как он в учениках ходил. Потом я его пригласил к себе, и жили мы вместе, пока я не женился. Так прошло десять лет и за это время я до тонкостей изучил его характер и привычки.
Токити попросил осмотреть Ино. Ниидэ согласился, пообещал
Ино, молодой мужчина, был небольшого роста, с приятными чертами лица. Он считался прекрасным плотником — про таких говорят: «золотые руки». Сейчас Ино тупо смотрел на Ниидэ мутными глазами, движения были замедленные, вялые, нижняя губа отвисла. Он вроде бы даже не понимал, что его осматривают, на вопросы отвечал невпопад, странно хихикал. Когда осмотр закончился, он сразу же улегся в постель и лениво попросил подать ему чаю.
Токити еще не пришел с работы, и О-Тиё — так звали его жену — дежурила при Ино одна. Она встала, заварила чай и подала три чашки. Ино полулежал, подперев рукой голову, и безучастно наблюдал за ее хлопотами. Потом он подмигнул Ниидэ и, скорчив презрительную гримасу, шепнул:
— Ох уж эти женщины!
Ниидэ промолчал, поглядывая исподлобья то на Ино, то на О-Тиё. Когда он вышел на улицу, уже смеркалось, и косые лучи склонившегося к западу солнца освещали лишь одну сторону улицы, а дома на противоположной отбрасывали на дорогу темно-лиловые тени.
— Твое мнение? — спросил Ниидэ, глядя перед собой на дорогу, тянувшуюся вдоль реки Канда.
— Н-да, — произнес шедший позади Такэдзо, удобней пристраивая за спиной корзину с лекарствами. Должно быть, решил, что это к нему обращается доктор.
Нобору сделал ему знак рукой, чтобы замолчал.
— Явная депрессия, — ответил он.
— Удобные словечки, — проворчал Ниидэ. — Если высокая температура, значит, лихорадка, кашель — без сомнения, туберкулез, а если с внутренними органами в порядке, а человек чувствует общее недомогание — значит, депрессия. Ты прямо с сегодняшнего дня можешь работать квартальным врачом.
— А вы как считаете? — спросил Нобору, не обращая внимания на насмешливый тон Ниидэ.
— Депрессия, — спокойно подтвердил он.
Нобору озадаченно поглядел на него, но промолчал.
— Завтра зайдешь к нему один. Попытайся выяснить его отношения с Токити. Если вызвать на откровенность не удастся, побеседуй с самим Токити — другого выхода нет.
— А о чем спрашивать?
— Обо всем на свете. В разговоре, может, нащупаешь причину болезни.
К чему все это? На следующий день, помимо работы в самой больнице, предстояло обойти многих больных на дому, так стоило ли тратить время на этого Ино, которого и больным-то в истинном смысле слова не назовешь? «Не лучше ли предоставить его самому себе», — хотел возразить Нобору, но промолчал: наверно, Ниидэ сам все понимает и если настаивает, значит, на то есть причина.
Он вернулся в больницу вечером, умылся, переоделся и постучал в дверь Мори — позвать на ужин. Никто не отозвался. Когда Нобору вошел в столовую, Мори уже заканчивал есть. Он начал было рассказывать о попытке самоубийства О-Юми, но вдруг осекся и замолчал. Наверно, вспомнил, что случилось между ней и Нобору. У того все это было еще свежо в памяти, и неуклюжая попытка Мори замять разговор покоробила его. Он спросил:
— Ну и чем дело кончилось? Ее не спасли?
— Спасли. В последний момент вытащили из петли. На шее остался рубец, и голос почти пропал. Странно другое. Похоже, она решила повеситься, будучи в здравом уме, а не во время припадка.