«Красная империя зла». Запад против Сталина

Ферр Гровер

Некоторые из обескураживающих заявлений Снайдера требуют рассмотрения. Конечно, может быть правдой, что после смещения Ежова Сталин «оказался на верхушке аппарата госбезопасности». Но здесь не затронут главный вопрос, нарушал ли Ежов решения Политбюро, «Сталина», совершая эти массовые казни невиновных людей, или нет? И когда Сталин использовал «партию против НКВД»?

Очевидно, Снайдер пытается сказать, что Сталин спланировал все, что натворил Ежов, потому что Сталину успешно удалось убрать Ежова. Конечно, второе отнюдь не подразумевает первого. Если Сталин не знал о преступных массовых убийствах Ежова и затем обнаружил их, у него могло возникнуть желание его заменить. Судя по имеющимся у нас свидетельствам, так оно, скорее всего, и случилось.

Еще в одном случае Снайдер, похоже, пытается внушить то, чего доказать он не в силах. На самом деле у Сталина

не было никакого «двора». Не был он и «тираном» — что бы то ни значило — или диктатором, «чье слово — это закон». Например, Сталин столкнулся с открытым противостоянием в ходе июньского (1937) пленума Центрального комитета и в октябре 1937 года потерпел сокрушительное поражение, стремясь организовать выборы в Верховный Совет с участием двух и более кандидатов на одно место, как предусматривалось новой Конституцией ^[151] .

151

См.: Grover Furr. Stalin and the Struggle for Democratic Reform. Part One // Cultural Logic. 2005, п. 112 и далее (всесте с приведенными там источниками), см.: http://clogic.eserver.org/2005/furr.html.

Обращаясь к источникам, на которые в данном случае ссылается Снайдер, выясняется, что статья Хлевнюка (p. 23, 28) не содержит ничего, что могло бы подтвердить утверждения исследуемого абзаца. В самых общих чертах в ней описана ситуация, сложившаяся после смещения Ежова в конце 1938 года.

Биннер и Юнге (p. 591–593) также резюмируют события с сентября по ноябрь 1938 года. При своей твердой убежденности в том, что Сталин контролировал действия Ежова — а это допущение присуще всем исследователям-антикоммунистам, — ни Биннер и Юнге, ни их коллеги-единомышленники не располагают ничем, что доказывало бы их непоколебимое мнение.

Перед нами чистая идеология, свойственная многим, если не всем, антикоммунистическим авторам. Им «хочется» обладать доказательствами, что Сталин должен «нести ответственность» за массовые преступления Ежова. К несчастью, все свидетельства указывают на обратное, поэтому им ничего не остается, как декларировать совершение Сталиным неких деяний, за которые он «на самом деле» должен нести ответственность.

Биннер и Юнге напоминают: Борис Старков еще в 1993 году отмечал, что Ежов «не информировал Сталина о своих действиях». Хотя Биннер и Юнге и не согласны со Старковым, им нечего возразить в поддержку своего несогласия. Нас не должно удивлять, что и Снайдер по данному вопросу хранит полное молчание. Но теперь известно, что Старков оказался прав. Увы, далее ему продвинуться не удалось. Сегодня в распоряжении историков появились доказательства того, что Ежов творил массовые убийства самочинно, и они стали частью выставлявшегося им заговора по свержению правительства и руководства партии ^[152] .

152

Заявление Старкова приведено в его эссе «Narkom Ezhov» // Arch Getty and Roberta T. Manning, eds., Stalinist Terror. New Perspectives (Cambridge University Press, 1993), с. 38.

Снайдер: указание национальности «не слишком отличается» от нацизма

Снайдер утверждает:

«Немецкий Нюрнбергский закон 1935 года лишал евреев возможности участвовать в политической жизни германского государства и определял еврейство по происхождению. Немецкие власти действительно использовали записи синагог для установления того, чьи дедушки и бабушки были евреями. Однако в Советском Союзе ситуация ненамного отличалась: советские внутренние паспорта содержали графу национальной принадлежности, так что каждый советский еврей, каждый советский поляк и вообще каждый советский гражданин имел официальную запись о своей национальности. По идее, советским гражданам разрешалось выбирать национальность, но на практике так было не всегда. В апреле 1938 года НКВД требовал, чтобы в определенных случаях информация о национальности родителей записывалась. Согласно этому же приказу, полякам и другим представителям диаспорных национальностей открыто запрещалось менять национальность.» ^[153] (с. 153–154).

153

Hirsch F. Empire of Nations: Ethnographic Knowledge and the Making of the Soviet Union. Ithaca: Cornell University Press, 2005. P. 293–294.

Перед

нами еще одна бесчестная попытка Снайдера поставить советскую политику в один ряд с нацистским расизмом.

Снайдер, конечно, не читал «приказ» НКВД, на который сам ссылается. Он даже не указал его дату. Указанный им источник — Фрэнсин Хирш ^[154] отмечает, что «указывать свою национальную принадлежность “согласно их сознанию, а не рождению”» дозволялось всем гражданам не только в ходе отмененной переписи 1937 года, но во время последующей переписи 1938 года. Хирш ссылается на архивный документ, хотя и не цитирует его, согласно которому, начиная с апреля 1938 года НКВД стал требовать указания в новых паспортах записей о национальности родителей его обладателя.

154

Hirsch Francine. Empire of Nations. Ethnographic Knowledge and the Making of the Soviet Union (Cornell U.P. 2005), p. 293–294.

Далее Хирш пишет о борьбе ответственных за перепись должностных лиц, которые стремились сохранить самоназвания национальностей, и работников НКВД, обеспокоенных возможностью конфликтов с лицами, имеющими иностранные корни, на почве их благонадежности. Хирш открыто не соглашается с двумя другими антикоммунистическими исследователями (Тони Мартином и Эриком Уэйтцем), которые, как она считает, существенно преувеличили значение этой директивы НКВД.

Хирш категорически отвергает какое бы то ни было сравнение советской и нацистской политики — потому что в действительности они очень отличались. В таком многонациональном государстве, как СССР, национальность была важной частью каждой личности. Она ничего общего не имела с нацистскими теориями генетического превосходства и неполноценности.

Однако исследованию Хирш присущи некоторые проблемы. Начнем с того, что Фрэнсин Хирш интерпретирует новый курс НКВД как характерную черту советской политики, или, как она говорит, «террора». Ей неизвестно, что в 1937–1938 годах НКВД под руководством Николая Ежова вышел из-под контроля властей.

Автору пришлось взять на себя труд отыскать текст самого документа. Оказалось, что после публикации в малоизвестном бюллетене общества «Мемориал» повторно он больше нигде не перепечатывался. Имея теперь перед собой текст апрельской директивы НКВД 1938 года, можно увидеть более серьезную проблему, связанную с книгой Хирш: ею неверно интерпретировано то, что в действительности говорилось в директиве НКВД. Она, к примеру, заявляет:

«Недвусмысленная цель [“директивы НКВД о паспортах от апреля 1938 года”] — выявить представителей “подозрительных” наций, которые, по заявлению НКВД, “скрывали” свою истинную национальную принадлежность» (с. 275).

«НКВД выпустил эту директиву в апреле 1938 года, предписывая работникам ЗАГСов указывать в паспортах нового образца национальность родителей получателя паспорта — а не ту, к которой себя причислял сам получатель паспорта. Если родители имели две различные национальности, а один «принадлежал иностранному государству», работник ЗАГСа должен был вписывать в паспорт национальность обоих родителей. Даже поляки и немцы, которые прожили в России не одно поколение, официально признавались людьми, “принадлежащими” иностранному государству.» (с. 294).

Хирш ссылается на архивные документы, поэтому нет уверенности, что она обращается к цитируемой ниже директиве НКВД о паспортах от апреля 1938 года. Этот документ — единственный из имеющихся сейчас в наличии. Однако в нем ничего не говорится о «подозрительных» нациях, а «иностранные государства» там вообще не упоминаются.

Хирш распространяет искаженные сведения о директиве НКВД, выставляя последнюю в более зловещем свете, чем дает оснований ее действительный текст. Последнее стало возможным только потому, что обнаружить местонахождение документа довольно затруднительно. На него ссылаются и определенно знакомились с ним Петров и Рогинский из общества «Мемориал», поскольку его публикация директивы состоялась в одном из изданий того же общества. Хирш тоже, по-видимому, его читала. Но ее описание документа существенно отличается от текста, которым мы располагаем.