Красная королева
Шрифт:
С дюжину таких бригад из десяти-пятнадцати человек неделями моталась между баронствами и городами герцогских земель, проверяя безопасность дорог. Не завелись ли где мародеры или бандиты, способные нанести урон снующим караванам купцов и торгашей? Работа эта была тяжелая, порой грязная и довольно разнообразная. Люди в команде периодически менялись. На место раненных в стычках вставали новые, а изредка бригаде приходилось и хоронить своих товарищей.
Много позже Вильгельм де Кунц понял, насколько оберегал его простоватый с виду капрал. А первое время он искренне ненавидел своего кривоногого начальника, и от побега удерживало его только одно: мечта дослужиться до офицера и посадить проклятого коротышку-капрала под замок, на гауптвахту.
Как бы ни была скудна жизнь в родительском замке, сколько бы ни приходилось работать, создавая запасы еды, но там, дома, Вильгельм чувствовал себя почти свободным. Конечно, нужно было уметь не попадаться на глаза отцу. Но этим искусством и оба брата, и прислуга владели в совершенстве.
Здесь же, в этом маленьком, чисто мужском коллективе, существовала очень четкая жесткая иерархия и железная дисциплина. Самым тяжелым для юного барона оказалось то, что ездить верхом он не умел. Совсем. Дома был только отцовский породистый Вихрь, к которому детям запрещено было подходить. А крестьяне и вовсе никогда не баловались верховой ездой.
Иногда, правда, деревенские приятели брали с собой Вильгельма в ночное. Но и там никто не устраивал скачек. Сидели кружком у костра, жарили в огне хлеб на ветках, рассказывали истории, страшные или смешные. Осенью к аромату хлеба и дымка добавлялся яркий дух печеных яблок… Хорошее было время: уютное и спокойное.
От дней, проведенных в седле, у подростка болело все, что только можно. Он раньше даже не подозревал, сколько в его теле существует мест, которые способны доставить неприятные ощущения. Это не эффект сбитых коленок, которые проходят через час-другой, оставляя жесткую, но уже не больную коросту на коже. Это тянущая и ноющая боль в мышцах рук, ног и спины. Это стертые до кровавых синяков ляжки. Это режущая боль в сведенных судорогой пальцах или та же судорога, крепко угнездившаяся в икрах.
Юный барон просыпался ночью со стоном, оттого, что в очередной раз ноги скручивало спазмом. И ненавидел капрала Кейна, который не давал переждать боль и уснуть дальше:
— Растирай больные места, вашсветлость. Растирай, кому сказал! Крепче! Чай не барышня, чтобы жалеть себя.
Проклятый коротышка не отставал и днем. Он учил Вильгельма правильно держать спину и разбирать поводья. То и дело слышались его хлесткие замечания и приказы. И Вильгельм искренне злился на въедливого мужика, про себя придумывал для того различные кары, даже не слишком замечая, что и спать последнее время он стал спокойнее, да и утром его собственное тело подчиняется ему все охотнее.
Со временем юный барон стал постигать и другую науку:
— Капрал Кейн, а почему вы селянина не послушали? Он же сказал, что те подозрительные к старой мельнице выдвинулись, а вы, наоборот, к утиному лугу нас ведете?
— А потому, вашсветлость, не послушался, что мужичок-то нам врет. Он, голубчик, только еще на торги едет. Видал: телега у него груженая? А если он на торги едет, а от него хмелем пахнет… Это что значит? Это значит, что какой-то добрый человек ему налил. А кто ему здесь посередь дороги нальет? А некому ему налить, кроме тех самых, кого мы и разыскиваем. Вот и весь сказ, вашсветлость…
К пятнадцати годам из тощеватого угрюмого подростка получился вполне справный парень, который рос не по дням, а по часам. Легко переносил длинные переезды и ночевки под открытым небом в любую погоду. Мог сутками сидеть в седле. И нож метал чуть ли не лучше всех в герцогском войске. Давным-давно стали привычными для юного барона де Кунца и мучительные часы тренировок, и въедливый, как комариный звон, голос капрала Кейна над ухом:
— Дыхание… Дыхание-то задержать надо, вашсветлость! И когда в цель метишься, ни об чем не думай. Пусть рука сама работает, без тебя. Взглядом нашел точку, задержал дыхание и-и-и — р-р-раз!..
За эти годы, проведенные в замке, юный барон не только сильно окреп физически, но и успел многое узнать о том, как управляются герцогские земли. Почему сенешаль замка так часть находится в разъездах. Зачем герцог содержит свои войска и на какие средства. Почему тот же самый сенешаль не брезгует разобрать спор между какими-нибудь селянами, а не велит, допустим, как сделал однажды покойный отец Вильгельма, выпороть обоих и отобрать спорные мешки с урожаем в свою пользу.
Иногда барону удавалось увидеться со своим братом. Тот совсем зарылся в ведение счетов, но участью своей, кажется, был весьма доволен. В какие-то моменты он, очевидно, подражая сенешалю, даже слегка ворчал на брата:
— Все бы тебе на коне скакать да шашкой махать, а между прочим, этот год с крестьянского урожая почти половину долгов погасить удалось. Да не так погасить, чтобы смерды голодом сидели, а так, чтобы они до весны сытые были. Господин сенешаль сам мне отчет давал читать и даже подсказал, что еще можно для улучшения сделать.
Не то чтобы Вильгельм не понимал всей серьезности долгов баронства перед герцогом, но раз уж нашелся человек, который этим всем занимался, то и не стоит в управление лезть. Справляется же? Вот и отлично!
Иногда юноша с сожалением думал, что к семнадцати-восемнадцати годам ему придется вернуться в старый замок и заниматься тем, что так нравится Паулю: считать мешки с зерном, мотаться по селам и смотреть, чтобы крестьяне не натворили ерунды, переживать из-за погоды и выбирать, в какой год, что лучше сеять. Все это было важно и нужно, но, к сожалению, очень скучно.
В этом отношении, пожалуй, отъезд герцога казался ему очень мудрым: «Раз уж его светлость занят другими делами, то нанял он себе толкового сенешаля и горя не знает. Вот бы и мне так! Пусть бы за селянами кто-то другой следил, а я бы в бригаде остался…».
Самого владетельного герцога Рогана де Сюзора барон видел за эти годы всего дважды: когда тот навещал собственные земли. Довольно высокий, но хмурый и не разговорчивый мужчина, который почти не устраивал пиров и балов, зато без конца обсуждал с сенешалем какие-то вопросы и даже не поленился самолично выехать и присмотреть место для какого-то моста.
Разумеется, с приездом герцога в замке все равно появлялось множество новых людей, в том числе и бесконечные просители. Принимать-то их герцог в отведенные часы принимал, но далеко не все из них уходили от него довольными. Вильгельм хорошо запомнил жалобы одного из посетителей. Тот после аудиенции, стоя на герцогском дворе, слезливо жаловался какому-то знакомому: