Красная королева

Ром Полина

Если кто-то из придворных хотел сказать комплимент детям, то, как правило, говорили что-то вроде: «Вы, ваше королевское высочество, удивительно похожи умом /красотой, силой, ловкостью, добротой/ на вашего покойного отца! Это был великий король, упокой Господи, его душу!». Неизбежно у детей должен был сложиться некий идеальный образ, сравнение с которым — всегда похвала. То, что я рассказывала им сейчас, практически рушило основы их мироощущения.

Мы даже не подошли к основной теме нашей беседы, к той, которая была важна именно для меня. Но я понимала: на сегодня точно хватит!

Поэтому я просто сказала им, что я устала, и если

они не возражают, мы поговорим еще и завтра вечером. Поцеловала молчаливую, даже какую-то вялую Элиссон, пожелала ей спокойной ночи и, попрощавшись с Алексом, велела идти ему в свою комнату. Пусть у каждого из них будет время наедине осмыслить новый взгляд на дворцовую жизнь.

Глава 25

Следующие несколько дней дети оба были молчаливы и замкнуты. Внешне все проходило как обычно: мы обязательно виделись утром за завтраком, я всегда посещала их ранний ужин, и если вечер был свободен от дел, мы проводили время вместе. Однако в наших отношениях чувствовался некий холодок. Они обдумывали полученные сведения и пытались вместить их в свою картину мира.

Вторая часть беседы состоялась через несколько дней. И завел ее, что не удивительно, Александр.

— Мама, все мужчины имеют любовниц, — сказано это было не слишком уверенно. Алекс как бы ожидал от меня меня подтверждение.

Выдворив из комнаты фрейлин, я усадила детей на те же самые места, где они были в прошлый раз, и приготовилась к продолжению.

— Не все, Алекс, но очень многие.

— Тогда почему ты обижаешься на короля, что у него были эти любовницы?

Врать я не собиралась:

— Потому что это оскорбительно и унизительно для меня. Для вас, кстати, тоже оскорбительно, а еще и опасно. Вы были слишком малы и не помните, но после смерти короля покойный кардинал Ришон пытался официально признать внебрачного ребенка его величества. Да, ту самую девочку, которую родила фаворитка короля. И если бы не Божий промысел, мы бы сейчас имели еще одного наследника престола, который был бы равен с тобой в правах. Понимаешь, о чем я говорю?

До Элиссон дошло быстрее. Она испуганно прикрыла рот ладошкой и замерла, опасаясь дослушать правду. Алекс неуверенно посмотрел на сестру, потом на меня и спросил:

— Если бы там родился мальчик, то он был бы наследником трона?

— Да.

— А что было бы со мной? Ведь я все равно старше. И это я — будущий король!

Прежде чем ответить, я секунду размышляла: нужно ли детям знать все мерзкие подробности. Этот разговор и так дается им нелегко. Однако если я начну врать сейчас, мне придется это делать всю жизнь. А я не хочу, чтобы дети росли прекраснодушными идиотами. Они должны знать, какой мир ожидает их.

— Возможно, Алекс, тебя попробовали бы убить. И я не удивлюсь, если бы у желающих власти это получилось. Ведь убили же вашего отца без особых затруднений. Власть — очень притягательная вещь. Но если люди начинают жить только ради неё, они очень быстро встают на путь преступления и превращаются в зверей. Таким людям становятся не важны милосердие, Божьи заповеди и жизни других людей.

Я смотрела на детей, и мне было их безумно жалко. Они же еще совсем малыши. Даже дочь, по сути, ребенок. За что же им это проклятье в виде текущей в их жилах королевской крови?! Мы разговаривали еще некоторое время, и на все их вопросы я давала такие же прямые ответы.

Александр выразил желание увидеть свою сестру по

отцу. В чем-то я его понимала. Он хотел убедиться в своей исключительности, в том, что он по-прежнему остается дофином и будущим королем, и у него нет соперников. Он рос с этой мыслью всю жизнь и сейчас получил другую точку зрения на свои права. Не думаю, что он затаит обиду на девочку. Так что я пообещала устроить встречу.

Возникновение в жизни Алехандро другого ребенка, который чисто теоретически мог занять его место, вызвало вполне закономерные любопытство и опасения. Я не стала вдаваться в подробности родов Этель Блайт, но сказала, что эта девочка, несомненно, является дочерью короля, и тому есть многочисленные свидетельства и подтверждения. Пусть дети познакомятся. Большой опасности я в этом не вижу.

При всем том, что я всегда старалась нивелировать речи бесконечно льстящих детям придворных, отслеживала всех, кто приближался к ним из желания войти в круг общения королевской семьи, из корысти или по долгу службы, я не могла держать сына и дочь в информационном вакууме. К сожалению, полностью оградить детей от яда придворных невозможно.

Я всегда подробно объясняла сыну, почему, например, юный виконт Салана, сын герцога Адлау, который старше Алекса на два года и выше почти на голову, часто проигрывает ему в серсо и других соревнованиях. Именно поэтому Алекс очень неохотно общался с этим мальчиком: он уже имел представление о том, что далеко не всегда людям интересен он сам по себе, а не как будущий король. Так же было и с подругами Элиссон.

Так что мои дети не были совсем уж наивны. Во взрослую жизнь их тянула не только я, но и окружение. Просто делали мы это с разными целями. Сам разговор протекал странно: дети как бы забыли первоначальную причину этих бесед. И вопрос о Вильгельме де Кунце возник очень не скоро. Но все же он возник, и мне пришлось ответить:

— Вы знаете, что я люблю вас обоих. Вы знаете, что вы всегда в моем сердце, и я всегда найду для вас время. Но вы забываете, что я тоже человек, — свои слова я смягчила улыбкой и на попытки детей возразить ответила: — Дослушайте меня. Элиссон, у тебя есть близкая подруга Эмили. У вас с Эмили есть секреты от всего мира, только для вас двоих. Я никогда не лезла в эти ваши секреты, не пыталась их вызнать и как-то вмешаться в ваши отношения. У тебя, Алекс, в школе появилось целых два друга: юный баронет Лоттер и баронет Бистор. У вас есть свои секреты, общие дела и проказы. И я также не пытаюсь забрать на себя все твое внимание. Почему же вы оба считаете, что мои отношения с генералом де Кунцем должны прерваться только потому, что кому-то это не нравится.

Первой, разумеется, сообразила Элиссон:

— Мама! Эмили просто моя подруга, а про Вильгельма де Кунца говорят, что он твой любовник!

— Да, он мой любовник. Но это мой собственный выбор, и я никому не позволю в него вмешиваться. Я люблю вас обоих, — снова повторила я. — Но… Я не ваша собственность, понимаете? А вы не моя собственность. Вы мои дети, но я всегда помню, что вы отдельные самостоятельные личности. Вам тоже не следует забывать об этом.

Разумеется, они никогда не задумывались о таком. Для них мама — это то, что принадлежит им безраздельно и является неким центром их мира. И сейчас этот самый «центр» вдруг совершенно неожиданно попытался сменить позицию. У меня не было обиды или гнева на моих детей. Я просто очень старалась им дать понятие личной свободы у родных людей.