Красная королева
Шрифт:
Я несколько раз дернулась, пытаясь вырваться и странным образом понимая, что не очень-то я и стараюсь. Живое человеческое присутствие разрушило странное состояние прострации, в котором я, оказывается, находилась так долго. Между тем фельдмаршал продолжал говорить:
— Послезавтра состоятся похороны герцога де Сюзора. Кардинал Одли хотел уточнить некоторые детали. Ваша дочь испугана и отказывается от ужина. Мадам Вербент пришлось обратится к мадам Менуаж за декоктом: принцесса плачет и не может успокоиться.
Чем больше он говорил, тем больше я приходила в себя, с ужасом понимая, что я даже не представляю, сколько времени прошло со дня смерти герцога. На сколько я выпала из реальности? Он вроде бы сказал: сутки? Сутки — это сколько? Я все еще очень плохо соображала…
Фельдмаршал замолчал, продолжая все также крепко держать меня.
— Сколько… когда умер герцог? Я имею в виду, сколько дней прошло…
— Вы сидите взаперти, ваше величество, уже больше суток. Вы представляете, о чем сейчас сплетничают придворные? Боюсь, что даже послы уже отправили в свои страны сообщения о том, что вы смертельно больны или сошли с ума.
Это было очень странно, но я уловила в его словах улыбку. Он что, подшучивает надо мной?! Мысль была колкой и даже шокирующей. Похоже, сам герцог в это не верил, а просто передавал мне сплетни. Сейчас, когда я начала возвращаться в реальность, эта деталь показалась мне важной: сам он не думал, что я — сумасшедшая.
— Отпустите меня, генерал… Пожалуйста…
После моих слов прошло еще несколько мгновений. Он как будто размышлял, стоит ли выполнить мою просьбу. Потом скрипнул паркет, кольцо рук разжалось, и генерал сделал шаг назад. Освобождение не принесло мне особого удовольствия. Напротив, я почувствовала себя окончательно брошенной и никому не нужной.
Какой-то странный инстинкт заставил меня протянуть в темноте руку и вслепую сделать два небольших шага туда, где во мраке слышалось его дыхание. Пальцы коснулись золотого шитья мундира и жесткой ткани формы. Я сделала еще шаг и, уткнувшись в это жестко-шершавое, царапающее лицо шитье, почувствовала, как снова оказалась в плотном кольце его рук. Это принесло какое-то странное облегчение, и я, прижавшись щекой к мундиру, смогла, наконец, заплакать…
Глава 23
После двух дней заупокойных служб в храме, после отпевания Рогана де Сюзора, после того, как тело последнего из рода де Сюзоров было закрыто в фамильной гробнице, во дворце был объявлен глубокий траур.
Новый мой ордонанс, изданный в память о де Сюзоре, регламентировал все траурные дни, как и посты, молитвы и посещение храма. Двору было объявлено, что королева скорбит и молится. Тревожить ее в ближайшие две недели запрещено. В общем-то, никто особо не удивился: мою привязанность к покойному герцогу знали все, а в силу его возраста даже самые злоязыкие не могли найти в этой привязанности чего-либо постыдного.
Принцесса Элиссон вместе со своей ближайшей подругой Эмили, баронессой Хартли, отправилась навестить мать баронессы. Бывшая жена де Богерта тихо и мирно жила в провинции, наслаждаясь свободой и первым собственным домом, где никто не навязывал ей свою волю.
Женщина оказалась достаточно разумна, чтобы не выходить замуж второй раз, хотя я точно знала, что предложения были. Раз в три-четыре месяца я получала достаточно полный отчет о ее жизни от графа де Тауффе. Бывшая семья де Богерта оказалась гораздо благоразумнее, чем их взбунтовавшийся покойный отец.
Мальчики после нескольких недель притирки хорошо вписались в коллектив военной школы дофина. На их новых, пожалованных короной землях сидели толковые управляющие, которые в отсутствии молодых господ просто копили деньги им на будущее. Братья Эмили уже были достаточно взрослыми, чтобы понять, насколько милостива я была к семье бунтовщика. Поэтому учителя школы, ежемесячно присылавшие мне доклады об их жизни и поведении, утверждали, что даже в частных беседах мальчики упоминают королевскую семью с чувством глубокого почтения.
Так что против поездки Элиссон по стране я не возражала. Пусть ее подруга увидится с матерью, пусть девочки пообщаются с мелкопоместным дворянством по пути в баронство. Пусть увидят капельку реальной жизни. Разумеется, к ним была приставлена серьезная охрана, и старшей в поездке была назначена Софи. Однако из опасения, свойственного всем матерям, я попросила Жанну Менуаш поехать вместе с ними: случись что, у них будет с собой нормальный лекарь.
Алехандро с десяти лет каждые две недели проводил в своей собственной школе на общих основаниях. Ел из одного котла с учащимися, посещал занятия и даже получал оценки и баллы. Единственным исключением и привилегией была собственная его комнатка, впрочем, крошечная и обставленная такой же койкой, как и у других учеников. Никого не удивило, что дофин не стал изменять привычный образ жизни и через несколько дней после похорон отбыл в школу.
Разлука с сыном всегда царапала мне нервы, но я понимала, что нельзя держать его возле своей юбки. Кроме того, раньше, когда сын уезжал, во дворце со мной всегда оставалась Элиссон. Они с братом неплохо ладили и были привязаны друг к другу, так что вдвоем с ней мне было легче переносить разлуку. В этот раз принцесса уехала, а дофин выразил желание остаться в школе подольше. Я не препятствовала.
Сразу после отъезда детей при дворе было объявлено, что королева в горе и трауре решила уединиться в монастыре и помолиться в одиночестве. Место пребывания королевы хранили в тайне, дабы придворные не докучали своими глупостями. Следует уважать чужую скорбь.
Единственный человек, который знал, как со мной связаться, был Гастон. Он и остался при апартаментах держать оборону. Уезжала я в «монастырь» еще затемно, практически ночью. В карету со мной села только Тусси. Это никого не удивило. Все знали, что я привязана к собственной горничной и высоко ценю ее услуги. Две фрейлины и секретарь поделили другую карету: в монастырь неприлично приезжать целым табором.
В Малый Шаниз мы прибыли еще до полудня. Я много лет не была здесь. И сейчас с каким-то даже ностальгическим умилением смотрела на ухоженный парк, чисто выметенные дорожки, полностью отремонтированные старые голубятни. Мои старые покои уже были вымыты и проветрены. По словам Вильгельма, их заперли и опечатали сразу же, как я покинула старый охотничий домик, и в мое отсутствие там никто не жил.