Красная лилия
Шрифт:
— Да, пожалуй. И спасибо за помощь. Насколько я понимаю, я тебе обязан тем, что я здесь.
— Ты единственный антиквар, которого я знаю в Стокгольме, так что давать совет было нетрудно. И у меня такое чувство, что ты значительно дешевле всех обычных фирм по интерьеру.
«К чему бы это», — подумал я, немного задетый. Но тут же выбросил это замечание из головы. Она права. Я не стану заставлять свою смоландскую подругу засучивать рукава.
После моей первой рекогносцировки и немного легкомысленного обещания прислать первые наброски вскоре после Рождества, мы с Уллой вместе спустились вниз.
— Мне действительно приятно вновь встретить тебя, — сказала Улла, когда
— Я нашла рукопись, — сказала Улла, когда я открыл решетчатую дверь лифта. И улыбка исчезла.
Мы вышли в вестибюль, остановились на уложенном квадратами кафельном полу.
— Ты имеешь в виду книгу Густава?
Она кивнула.
— Она лежала под стопкой книг на верхней полке в его гардеробе. Возможно, он считал, что там надежнее, чем в сейфе, где все ее будут искать.
— Ты прочла ее?
На улице было темно. Зимой рано смеркается. Я дотянулся до красного глазка выключателя и нажал его. Из небольшого стеклянного глобуса под потолком заструился бледный свет.
— Да.
— Ну и что же там написано?
— Что ты имеешь в виду?
— Разоблачения. Есть там что-нибудь, что могло стать причиной убийства? Ты же помнишь, как он говорил о «мине замедленного действия» и о «разоблачениях».
Улла Нильманн покачала головой.
— Нет, ничего такого. Во всяком случае, ничего о тех, о ком ты думаешь. Мне казалось, что все должно было быть гораздо серьезнее, но Густав явно изменился. Кое-кому из его коллег не поздоровилось. А некоторым старым политикам даже весьма. Но они все уже мертвы. Так что ни у кого не было повода убивать его из-за мемуаров. Комиссар Асплюнд был прав, несмотря ни на что, — она посмотрела мне прямо в глаза. — Я знаю, что ты не очень веришь в это.
— Ты давала ему рукопись.
— Да. Он читал.
— Ну и?.. — спросил я, немного разочарованный. Он мог бы и рассказать мне об этом. Это ему стоило бы не больше телефонного разговора.
— Он пришел к такому же выводу, как и я. Не мемуары были мотивом.
— Но этого никто не мог знать.
— О чем ты? — она вопросительно посмотрела на меня. Свет погас, и я вновь нажал на красный глазок.
— О том, на что он намекал и над чем подсмеивался. Да и не только об этом. Если бы это все было не так круто замешено и если бы я не слышал, что говорил и делал сам Густав, я не исходил бы из того, что его мемуары лишены были риска.
— Ты, кажется, не веришь, что Сесилия убила его? — укоризненно спросила Улла.
— Вовсе нет, — уклонился я. — Я понимаю, что ошибался. Но согласись, что все это так странно. Хотя сейчас совсем другое дело, когда ты нашла рукопись. Будешь издавать ее?
— Посмотрю, — устало ответила она, будто наш разговор пробудил к жизни те трагические события. — Кстати, ты свободен в пятницу?
— Свободен? Да, пожалуй, если ты имеешь в виду вечер.
— Именно, — и улыбка вернулась. — Я устраиваю небольшой обед. У нас в Стокгольме есть квартира. Да, у меня. Так одиноко жить в деревне в это время года, в большом доме. И холодно.
— Спрашиваешь. От меня это за углом.
— Это очень подходит для твоих криминальных интересов, ведь он начал пиратом у Стена Стуре.
— Кто?
— Стаффан, — рассмеялась она. — Придут некоторые мои друзья, с кем ты виделся летом: Халлинги, и Андерс, и Стина. Потом Габриель, он сейчас в городе на юбилее Карлсберга. Так что добро пожаловать. Если, конечно, у тебя нет чего-нибудь более интересного в этот вечер.
ГЛАВА XXIV
Снег мягко падал на переулки и площади Старого города, застилая и укутывая их. «Варежками из лоскутков» называли мы в детстве большие снежинки, да это и были лоскутные варежки, что кружили вокруг мягкого света уличных фонарей. Я стоял у окна и смотрел на вечерний город. В домах готовились к Рождеству. Почти все окна светились — в большинстве стояли подсвечники для семи свечей, но были и рождественские звезды.
Я всегда любил снег и снегопады. В умеренных размерах, конечно, но есть ли что-нибудь более грустное, чем серые, с пронзительным ветром и слякотью рождественские праздники? Продление ноябрьской удручающей тягомотины, когда возникает искушение думать, что солнце исчезло навсегда в ритме укорачивающихся дней. Я люблю Рождество. Покойное, приятное. На улице холодно, много снега. В доме тепло и прекрасно, особенно когда в камине трещит огонь. Хорошая еда, хорошие книги. Прогулки. Но в рождественский вечер лучше быть не одному. Для холостяка это проблема. Сидеть перед телевизором у накрытого рождественского стола и выпивать с Калле Анка и другими ведущими телепередач я не в силах. На сей раз я избежал этой проблемы. Меня пригласила старая тетка по отцу на Риддаргатан. Не бог весть что, но все же несуетное, спокойное Рождество, традиции и воспоминания детства. Приятный разговор о близких и дорогих, уже давно ушедших.
Но сегодня вечером все будет иначе. Я весь был в ожидании вечеринки у Уллы. Давно я не обедал с кем-нибудь, кроме Клео. Она, конечно, приятная дама по застолью, но что поделаешь — разговор кажется однообразным, состоящим главным образом из монолога с моей стороны, время от времени прерываемым мяуканьем, которое, честно говоря, не участие в беседе, скорее требование добавки салаки. Осень была длинной и трудовой, и право же, неплохо выйти куда-нибудь и опять побыть в компании. У всех гостей Уллы, веселых и приятных, было, с моей точки зрения, то преимущество, что я их знал. Мы уже раньше встречались, хотя не всегда при приятных обстоятельствах. Смерть Густава заставила меня подозревать их всех в убийстве, даже в двух убийствах.
Я улыбался, глядя на идущий снег. По крайней мере я расслабился. Поиграл в детектива, как говорит Калле Асплюнд в печальные моменты, когда ему кажется, что я на что-то наткнулся. Дело было закончено, и я спокойно мог посвятить себя рождественской ветчине и рождественской водке.
Спустившись на улицу, я остановился. Насладился тишиной и покоем между старыми домами. Снегопад стих. Снежинки падали спокойно и с достоинством. Чёпманнгатан была тиха и пустынна. Снежное покрывало улицы не нарушено ногами пешеходов, машины не оставили своих грубых следов от колес. Старый город окружал меня, словно на литографии Билльмарка. Святой Йоран и его бронзовый конь почти укутаны снегом, скрыты горами взбитых сливок. В темном небе поднят его белый меч. Прекрасно, что в такую погоду не надо ни такси, ни автобуса. Я просто свернул за угол и попал на Стаффан Сассес Грэнд.