Красная перчатка
Шрифт:
— Как бы не так… — ответил ему второй разбойник. — Один из них — жонглер Франсуа. Я хорошо его знаю. Он быстрый, словно молния, и дерется, как сам дьявол. Тощий, точно старая кляча, но мышцы — будто наилучшая сталь.
— Ну, коли так… — огорченно пробормотал Бернар Рваный Нос, и разбойники снова скрылись в нише, чтобы дождаться наконец вожделенной добычи в виде кошелька какого-нибудь припозднившегося горожанина или пьяненького рыцаря…
На следующий день, с утра пораньше, возле ристалища господствовало еще большее оживление, нежели во время открытия турнира. Плотники укрепляли все то, что было порушено вчера, а маршал-распорядитель, герольды и судьи проверяли и пересматривали списки приглашенных.
Правила турниров несколько отличались в разных странах, но требования к рыцарям, желавшим принять участие в турнире, оставались практически везде одинаковы. Каждый участник должен был доказать судьям и герольду свое знатное происхождение в двух поколениях как со стороны матери, так и со стороны отца. Определялось это по гербу на щите и нашлемнику. Уличенный в подделке герба не только с позором изгонялся с турнира, но также лишался вооружения и боевого коня в пользу герольдов. Понятно, что последние досконально знали родословные всех претендентов на участие.
Народу съехалось на второй день турнира еще больше, и окрестности города запестрели от массы разноцветных шатров. Городские ремесленники — оружейники, кузнецы, кожевники, золотых дел мастера — были завалены работой еще с вечера прошлого дня, на лугу дымились переносные горны, стучали молотки и дребезжали латы, отданные в починку.
Что касается торгового люда, то он не зевал. Турнир предполагал баснословную прибыль, которую можно было получить разве что за год, поэтому везде устраивались ларьки и устанавливались столы со съестными припасами и напитками. Тут же располагались в своих палатках жонглеры, фигляры и шуты всякого рода — в основном бродячие. Только Рейнмар и Франсуа, благодаря пронырливости бретонца, почивали в полной безопасности и со всеми удобствами — на мягком сене, за стенами города.
Едва окончилась месса, как герольды немедленно приступили к делу. Они разделили столпившееся рыцарство на две партии и построили его так, что образовалась целая процессия, каждый ряд которой состоял из трех всадников. По сторонам выступали жонглеры, а во главе шли герольды и судьи турнира вместе с почетным судьей — он служил как бы посредником между присутствующими дамами и участвующими в турнире рыцарями.
Как только почетный судья был избран, ему вручили богато украшенный дамский чепец. Судья должен был прикрепить его к своему копью и не снимать в продолжение всего турнира. Если во время боя дамы замечали, что кто-либо из участников в турнире ослабевал, они поручали почетному судье вступиться за него. Дамский посредник опускал на такого беднягу свое копье с чепцом, и никто уже не осмеливался тронуть облагодетельствованного рыцаря. По этой причине чепец назывался «дамской милостью».
Жанну де Бельвиль снедала тревога за Оливье де Клиссона. Вчера и рыцарь, и молодая женщина практически не разговаривали друг с другом, — так, несколько ничего не значащих слов — но в их глазах ясно читалось то, что было глубоко спрятано в сердцах. Жанна впервые в жизни полюбила. Любовь обрушилась на нее, как ураган, который сметает со своего пути все препятствия, разрушая все и вся. У нее было только одно желание — Оливье де Клиссон должен покинуть ристалище целым и невредимым! Отговорить его от сражения в «меле» (так называлась групповая схватка) она не могла; «рыцарь — лучшее копье» обязан был принять участие в этом увлекательнейшем турнирном действе. При этом Оливье подвергался огромной опасности, ведь каждый из сражающихся на ристалище горел желанием преломить с ним копье; это была большая честь, тем более, если «лучшее копье» будет повержен.
Накануне, выбрав удобный момент по окончании пира, Жанна подозвала к себе де ля Шатра.
— Дорогой Раймон! — сказала она проникновенно. — Я знаю, вы мой добрый друг, поэтому только к вам я могу обратиться с этой просьбой.
— Я внимательно слушаю вас, моя королева, — почтительно ответил де ля Шатр, но в его голосе звучало недоумение.
Шевалье видел Жанну в таком состоянии впервые. Сначала он подумал, что сильный румянец на ее щечках вызван лишним кубком вина, однако, присмотревшись повнимательней, он понял, что ошибся. Жанна была взволнована, словно испытывала сильное душевное потрясение. «Что это с ней?! — встревожился шевалье. — Уж не посмел ли кто обидеть нашу голубку?!» В глазах Раймона де ля Шатра сверкнула молния; тот, кто хорошо знал шевалье, ни на миг не усомнился бы, что обидчик Жанны долго не проживет.
— У меня сложилось такое впечатление, что вы намереваетесь примкнуть к команде графа де Монфора…
— Да, это так, — ответил де ля Шатр, невольно удивившись прозорливости сеньоры.
Он недолго выбирал, под чьим руководством выйдет на бой в «меле». Вряд ли кто-нибудь знал или даже догадывался, какие мотивы побудили такого грозного воина сражаться вместе с Монфором, хотя уже на пиру многие по пьяной лавочке высказали свои намерения на предмет того, кого они завтра желают видеть своим предводителем. В команде графа де Блуа оказались самые родовитые и богатые участники турнира. Именно это и явилось для де ля Шатра главным доводом в вопросе, к кому примкнуть. Многие из его будущих противников имели столь блистательное и дорогое вооружение, о каком бедному шевалье можно было лишь мечтать.
— И вы ни в коей мере не намерены пойти под знамя графа де Блуа? … — продолжала допытываться Жанна.
— Именно так. Конечно, если только герольды не рассудят по-другому. Но почему вас так заинтересовали эти подробности?
— С вами я могу быть вполне откровенной, поэтому скажу прямо… — Видно было, что Жанна с трудом преодолевает сильное смущение. — Мне хочется, чтобы вы попали в одну команду с рыцарем Оливье де Клиссоном.
«Вон оно что! — Шевалье облегченно вздохнул. — Госпожа положила глаз на де Клиссона! То-то он не отходил от нее весь вечер. Что ж, ее выбор можно только приветствовать. Во всех отношениях достойный рыцарь. Похоже, она желает, чтобы я выступил в качестве его защитника во время «мели», если он попадет в затруднительное положение. А что если де Клиссон выберет своим предводителем де Блуа? Вот незадача…»
— Я вас понял, сеньора, — твердо ответил шевалье. — Завтра я постараюсь быть рядом с Оливье де Клиссоном, — он низко поклонился Жанне, и они расстались.
«Вот так легко и просто разбиваются надежды о реалии бытия, — меланхолично думал де ля Шатр. — Будем надеяться, что у де Клиссона хватит ума не пойти под крыло этого напыщенного гуся Шарля де Блуа. Может, заказать мессу, чтобы мне повезло? М-да, немного поздновато… Да и, по правде говоря, мне кажется, что Господу нашему не до меня. Что ж, смиримся и будем полагаться на госпожу Удачу. Пока она меня не подводила…»
Обязательная месса перед поединком не заняла много времени. Около полудня обе партии заняли свои места, все участники поклялись перед судьями в том, что не прибегнут к непозволенным уловкам, и стали дожидаться сигнала, чтобы начать борьбу.
Де ля Шатр мысленно вознес благодарственную молитву, когда Оливье де Клиссон выбрал предводителем графа де Монфора. Шевалье постарался стать к нему поближе, хотя прекрасно понимал, что просьба Жанны быть его ангелом-хранителем в предстоящей свалке малореальна. Все зависело от самого рыцаря, от оборотистости оруженосца и слуг Оливье.