Красная перчатка
Шрифт:
Вслед за ним, получив сольдо, поспешил и осчастливленный гонец, для которого серебряная монета стала настоящим кладом.
— Что ни говори, а серебро выдумал дьявол… мням-мням… — сказал Франсуа, с аппетитом уплетая за обе щеки добрый кус свинины.
— Это почему? — заинтересованно спросил Рейнмар, не отстающий от приятеля и евший за двоих.
— Я не буду напоминать вам про тридцать иудиных сребреников. Это общеизвестный факт. Но сейчас всего лишь одно серебряное сольдо заставило недалекого малого забыть о долге и чести и ввести в заблуждение буфетчика самого герцога.
— Смотря, под каким соусом вы преподнесли этому никчемному мздоимцу свою историйку… — Рейнмар рассмеялся. — Уверен, он думает, что сделал благое дело.
— Именно так, — улыбнулся в ответ Франсуа. — Я сказал ему, что главный распорядитель пира — городской обер-церемониймейстер, чересчур вольно обходится с продуктами из буфета герцога. Но поскольку самому Жану Бретонскому неудобно при всех поставить на место вороватого прощелыгу, то это должен сделать буфетчик, которому господин, конечно же, отдаст необходимое распоряжение.
— Ловко! — восхитился Рейнмар и одним духом отправил в свою бездонную утробу добрую пинту [54] вина из вместительной керамической чаши с выщербленными краями. — Уф! — Он вытер губы рукавом и блаженно сощурился. — Хорошо-то как… Однако вы, мсье Франсуа, оказывается, большой интриган. Так недолго и голову потерять.
— Что ж, если придется — никуда не денешься. Но очень хочется, чтобы это случилось после сытного обеда с хорошим вином. Умирать все равно когда-нибудь надо, так стоит ли сокрушаться по этому поводу раньше времени и бояться сделать по жизни неверный шаг? И наконец, не отошли я этого скупердяя-буфетчика подальше отсюда, нам пришлось бы довольствоваться лишь вкусными запахами, коркой хлеба да ключевой водой. Бр-р! Это просто пытка — пить воду, когда рядом вино льется рекой! Нужно посоветовать ее отцам-инквизиторам. Не так ли, мсье Паскаль? — весело подмигнув, спросил Франсуа у повара, который вопреки строгим указаниям буфетчика гнать из кухни разных проходимцев, в особенности жонглеров и мейстерзингеров, обеспечил их едой и вином.
54
Пинта — единица в системе английских мер. Составляет около 0,6 л.
— Несомненно! — повар, краснощекий, хорошо упитанный бретонец, коротко хохотнул. — Грешно отправлять в желудок вкусную еду без соответствующей смазки — кусок встанет поперек горла. Воду пусть пьют святые отцы и отшельники, дабы, минуя чистилище, попасть прямиком в рай. А нам-то райские кущи уж точно не светят, больно грехов много.
Бродячие музыканты прокричали: «Виват!» и выпили за здоровье мсье Паскаля, отдав должное его философическому осмыслению бытия; при этом Рейнмар не без удивления подумал: «Как это Франсуа удается везде быть своим?! Первый раз встречаю человека, который так ловко умеет заговаривать зубы, притом любому. Ай да мастер…».
Но оставим приятелей за их весьма приятным и полезным занятием и вернемся в пиршественный зал. Нужно сказать, что после баллады рыцари, воодушевленные подвигом Роланда, налегли на вино с еще большим рвением. Не отставали от них и прекрасные дамы, хотя и пытаясь держать себя в рамках приличия и соблюдать этикет.
И если дамам это с трудом, но удавалось, то рыцарям — отнюдь. Ведь этикет предписывал не пить из общего кубка с полным ртом, чтобы не испачкать его, но кто об этом задумывается, когда пир горой? Не полагалось ковырять в зубах ножом, дуть на пищу, и вытирать губы скатертью. Нельзя было слишком глубоко залезать руками в общую тарелку и крошить туда хлеб потными руками. Ни в коем случае не разрешалось обгладывать кости и раздирать мясо на куски зубами или пальцами. Абсолютно неприемлемо было чесать голову за столом… Ах, эти законники! Создавалось впечатление, что все они были абстинентами и никогда не сиживали за пиршественным столом. Вино и обильная еда раскрепощали самых заядлых пуритан, и в зале царил шум, схожий со звуками, которые доносятся с ристалища во время групповых схваток.
Жанна де Бельвиль, королева «Турнира Золотого дерева», сидела на возвышении рядом с Жаном Бретонским. Покоренный не столько красотой, сколько изяществом и манерами молодой женщины, герцог словно помолодел и забыл о своих болезнях. Он совсем выбросил из головы первоначальное неудовольствие на предмет того, что корона королевы турнира не украсила голову его любимой племянницы, Жанны де Пентьевр, — это было вопиющей бестактностью со стороны рыцаря, получившего приз! — и беседовал с вдовой Жоффрея де Шатобриана с отменной учтивостью.
Жанна мало прислушивалась к комплиментам правителя Бретани; все ее мысли были поглощены Оливье де Клиссоном. Многие рыцари смотрели на нее с восхищением и обожанием, однако лишь взгляды Оливье проникали в самое сердце Жанны. В них она чувствовала нечто такое, о чем не имела понятия. Какие-то неведомые прежде флюиды проникали в душу молодой женщины, наполняя ее неземным сиянием. Жанна вдруг поняла, что в данный момент для нее нет никого дороже Оливье де Клиссона. «Что со мной творится?!» — в смятении мысленно спрашивала она себя и не находила ответа…
Конечно же, на пиру присутствовал и Раймон де ля Шатр. Он откровенно скучал — ел мало, пил и того меньше и в силу своей нелюдимости практически не принимал участия в застольных беседах. Рыцари, сидевшие рядом с ним, не обижались на некоторую отчужденность де ля Шатра. Мало того, они испытывали к нему уважение и даже некоторую опаску. Он попал в окружение бретонцев, а рыцари Бретани хорошо знали, что лучше поцеловать змею, — это более безопасно, нежели поссориться с Раймоном де ля Шатром. Шевалье никогда первым не затевал серьезную драку, но если до этого доходило, то исход поединка ни у кого не вызывал сомнений — сражаться с де ля Шатром на равных могли очень немногие.
Для де ля Шатра самый смак представлял второй турнирный день, когда на ристалище начинался групповой поединок. Предводителем первой группы был граф Жан де Монфор, а второй — граф Шарль де Блуа. Состав и количество участников ристалища определяли герольды. Они должны были разделить рыцарей на две партии, соблюдая при этом требования справедливости — чтобы на той и на другой стороне оказалось, по возможности, одинаковое число рыцарей и чтобы в каждой группе количество сильных и опытных воинов оказалось равным.
Но главной изюминкой второго дня турнира, главным его условием, являлся очень важный момент — побежденный рыцарь должен был отдать победителю своего боевого коня и доспехи. Все это стоило больших денег, а Раймон де ля Шатр не считал себя чересчур богатым, чтобы отказаться от такой великолепной возможности сделать свой кошелек поувесистей. Поэтому шевалье не спешил набивать брюхо всякой всячиной, и тем более — наливаться вином. Все это можно будет сделать завтра, после ристалища.
Ни для кого не являлось секретом, что турниры для бедных рыцарей являлись хорошим шансом улучшить свое материальное положение. Некоторые, чтобы приобрести себе приличное вооружение, в котором можно было без опасения появиться на турнире, брали деньги в долг у евреев-ростовщиков. Но надежда разбогатеть и вернуть ростовщику всю сумму с процентами чаще всего разбивалась, как стеклянный сосуд. Однако разные бедолаги любили сладкие сказки, где рыцарям судьба благоволила.