Красная перчатка
Шрифт:
— Извините, герр Витте, за нескромный вопрос… но что это? — И он указал на железную трубу.
«Однако! — подумал удивленный мсье Ламбер. — Неплохо брат Адемар обучил этого мальчика куртуазности, совсем неплохо. А я-то, старый дурень, думал, как ему преподать эту вредную для рыцаря, на мой взгляд, науку, без которой ему будет трудно».
Гартвиг Витте снисходительно улыбнулся и объяснил:
— Сия забавная штуковина называется «петриналь». Она действует примерно так, как арбалет, но только стреляет свинцовыми шариками, а тетиву ей заменяет «дымный порошок». Древко зажимается под мышкой, а заряд поджигается «палительной свечой» — деревянной палочкой, пропитанной специальным составом.
— Невероятно! — воскликнул Вышеня. — А как далеко летит шарик? И потом, мне кажется, что с этой… — он запнулся, но все-таки выговорил неизвестное доселе слово, — петринали точно не прицелишься. Я неправ?
— Вы правы, мессир. Но в ближнем бою петриналь — да если их еще и много — большое подспорье сражающимся. Свинцовый шарик, конечно, уступает арбалетному болту в пробивной силе и точности прицела, но если выстрелить из петринали в упор, то она пробьет любой панцирь и сделает такую дыру в теле, что в нее можно просунуть руку.
Однако главная ценность этого нового оружия в другом. Выстрел сопровождается грохотом, огненной вспышкой и облаком дыма, воняющим серой. Обычно рыцарские кони пугаются всего этого и сбрасывают своих всадников. Ну, а на земле, как известно, рыцарь в тяжелом облачении — не боец. Конечно, «дымный порошок» — товар редкий и дорогой… — Тут герр Витте хитро улыбнулся. — И все же шкурка стоит вычинки. Запах адской серы повергает глупых, необразованных людей в трепет, и те, кто незнаком с петриналью и ее действием, предпочитают бежать с поля боя, чтобы вместо чертогов небесных не попасть прямо в преисподнюю. — На лице ростовщика снова появилась странная улыбка, будто он насмехался не только над теми трусами, что пугались огня и дыма, но и над своими словами.
Вышеня лишь покачал головой. Умно! Действительно, какой конь может выдержать такой ужас? Но что касается княжеских дружинников, тут юноша засомневался; по его мнению, они не боялись никого и ничего, а уж коли выпьют доброго вина, то им вообще и море по колени…
Они сидели и разговаривали долго. Все это время Гартвиг Витте рассказывал о Ганзе, о Любеке и порядках в нем. Несколько позже юноша смекнул, что все это неспроста. Похоже, по просьбе мсье Ламбера ростовщик вдавался в такие детали городского бытия, которые не были известны кормчему в силу того, что он появлялся в городе нечасто. И Вышеня стал слушать еще внимательней, потому что для него все эти сведения были жизненно необходимы.
Он узнал, что Любеком руководят четыре бургомистра и советники-ратманы [58] в количестве семнадцати человек. Кроме ратманов в городском Совете были еще секретари-писцы и синдики — управляющие делами. Существовала также добровольная ночная стража. По требованию Совета ремесленные цеха обязаны в любое время выставлять определенное число вооруженных людей: маленькие — обычно двух, большие — шесть-восемь человек. Цены на рынке устанавливались все тем же Советом. А еще городской Совет был высшей судебной инстанцией.
58
Ратман (нем. rath — совет, mann — муж) — член городского магистрата или ратуши.
Главным символом власти городского Совета была церковь Святой Марии — Мариенкирхе. Она располагалась рядом с ратушей. Три раза в неделю в дни собраний Совета звонил колокол Мариенкирхе. Спустя полчаса два главных бургомистра появлялись перед скамьями в церкви, чтобы получить письменные просьбы и дать неформальную аудиенцию. К ним мог свободно подойти каждый бюргер. Только после собрания в церкви, опять по звону колокола, Совет приступал к заседанию в ратуше. По словам Гартвига Витте, совещание на церковных скамейках являлось основополагающим для решения каких-либо вопросов.
Особенно много существовало разных правил и условностей, касающихся торговых дел. Иногда они были чересчур жестокими, что удивило Вышеню; ему казалось, что ганзейские купцы — сама обходительность и учтивость. Оказалось, они мужественно защищали свое имущество, сражались насмерть, но кто же из нормальных людей будет смотреть спокойно на то, как его разоряют?
— … В Любек из немецких ганзейских городов присылают купеческих подмастерьев для «дубления шкуры»… — Герр Витте покачал головой, будто сам удивлялся тому, о чем рассказывал. — Старшие подвешивают новичка за пояс и разводят рядом большой костер, чтобы «подкоптить» мальчишку, а сами в это время проводят «допрос» — задают ему издевательские вопросы. Потом несчастного ведут в гавань, насильно окунают в холодную воду и хлещут березовыми розгами. Выдержавший испытание отсылает домой окровавленную рубаху, свидетельствующую о том, что он мужественно преодолел посвящение в торговое ремесло и отныне может «вступать в дело». Сначала оно весьма грязное и нелегкое для пятнадцатилетних подростков. Чаще всего это разгрузка бочек с тресковым жиром, которым торгуют свеи и норги. Причем каждую бочку нужно перелить, чтобы убедиться, не добавили ли хитрые северяне на дно ведро-другое забортной воды.
Подождав, пока уйдет слуга, который принес еще одну бутылку вина и лесные орехи в меду, Гартвиг Витте продолжил:
— Если вы когда-нибудь в другой стране увидите узкие трехэтажные дома без очагов, значит, там живут ганзейцы, чаще всего из Любека. Дома охраняют злобные сторожевые псы и наемная стража. В каждом таком доме целый лабиринт складов, конторских комнат, помещений для лебедки и ворота, чтобы поднимать грузы, а также спальни с двухэтажными полатями. Спят купеческие ученики-подмастерья по двое на матрасе, набитом морской травой. Жизнь ганзейцев в чужих странах строго регламентируется уставом купеческой гильдии. Купцы не имеют права переселяться за территорию контор, а тем более — заводить на чужбине семью. Это считается преступлением и карается смертной казнью. Правда, нет правил без исключений, но такие случаи тщательно скрываются от окружающих…
«Зачем мне эти сведения?! — недоумевал Вышеня, слушая неторопливый, обстоятельный рассказ ростовщика о порядках в ганзейских городах. — Я не собираюсь становиться купцом! Еще чего… Добрый меч и воинская слава для меня куда как приятней звона монет. Немного пооботрусь здесь, пока в Новгороде все стихнет, а там видно будет. Уйду к ушкуйникам! Ужо повеселюсь от души… Чтобы меч не ржавел зазря в ножнах». Однако вскоре он понял, почему Гартвиг Витте ударился в пространные объяснения чуждых Вышене нравов и обычаев иноземцев.
— Мессир! Жить здесь, значит, неукоснительно соблюдать всевозможные правила, как писаные, так и те, что существуют в народе издревле, — очень серьезно сказал герр Витте. — И запомнить их нужно хорошо. Нравятся вам они или нет. Мельчайшее нарушение — и сразу же следует донос в городской Совет. А его может подать любой горожанин, даже простолюдин. И тогда придется отвечать по всей строгости. Я уже не говорю, что за вами могут учредить негласный надзор как за особо опасной персоной. Уж чего-чего, а доносчиков и шпионов в Любеке — да и в других ганзейских городах — хватает. Кто-то считает своим долгом доносить, а кто имеет с этого неплохой заработок. Учтите это, мессир. Будьте всегда настороже, особенно в тавернах. Вино имеет свойство развязывать языки…