Красная перчатка
Шрифт:
— Супруга Монфора, Жанна Фландрская, ей под стать. Та еще ведьма. Эту свару затеяли именно они, а не их мужья-подкаблучники.
— Как бы там ни было, а вороны над замком — это дурной знак. Сеньору придется выбирать, с кем идти, но итог все равно один — война, грязь, кровь, ранения и прочие «прелести» походной жизни, вплоть до безвременной кончины.
Франсуа хотел еще что-то сказать, но тут приветственно взревели рога, и по мосту застучали копыта коней рыцарей и их оруженосцев. Во главе кавалькады ехали Оливье де Клиссон и его близкие друзья мессир Жоффруа де Малетруа, комендант гарнизона замка Орэ, и мессир Ив де Тризигвид. Жонглер поднял глаза на донжон и увидел в одной из бойниц бледное лицо сеньоры Жанны.
— Да, верно говорят, что женское сердце чует беду задолго до того, как она случится, — тихо пробормотал он себе под нос.
— Что вы сказали, мой друг? — спросил Рейнман.
— Поберегите свой зад, — уклонился от ответа Франсуа. — Вам достался норовистый конек. Уж не знаю, кто из конюхов его подсунул вашей милости, но он иногда совсем не слушается узды и летит как сумасшедший, притом куда попало, не выбирая дороги.
— Ничего, справлюсь, — бодро сказал шпильман.
— Ну-ну…
На этом их беседа закончилась, и они влились в общую группу охотников, где находились следопыты, загонщики и псари с собаками породы алан.
Охота и впрямь оказалась не очень удачной («Вороны, это все вороны накаркали!» — шушукались между собой следопыты и псари), и не случись трагикомического происшествия с Рейнмаром, рыцарям пришлось бы довольствоваться двумя десятками зайцев и одной косулей. Они нацелились на кабана, но дикие свиньи, похоже, были предупреждены лесным божеством и куда-то попрятались, да так, что их не могли найти ни следопыты, ни собаки.
Франсуа присоединился к дворянам (они время от времени прикладывались к фляжкам с вином, а этот момент штукарь никак не мог упустить; рыцари угощали его с удовольствием, так как знали, что он — ровня им по происхождению) и совсем забыл про Рейнмара.
Но шпильман не скучал; его неожиданно посетила муза, и он вдохновенно декламировал строки нового стихотворения, совсем не замечая, куда его везет конь. Нужно сказать, что конек Рейнмару достался и впрямь необычный. С виду совсем непородистый — низкорослый, лохматый, с крупной головой и непропорциональным туловищем — он обладал замечательной способностью передвигаться по любой местности, даже по болоту и скалам. Это была лошадь викингов. Главными достоинствами жеребчика являлись выносливость и огромные копыта. Они-то как раз и осчастливили компанию охотников.
Наверное, конек тоже кое-что смыслил в поэзии; заслушавшись речистого седока, он страшно испугался зайца, который выскочил буквально из-под его копыт, и понес.
— Стой! Стой! — кричал Рейнмар, изо всех сил натягивая поводья, но жеребец, казалось, сошел с ума, и мчался по лесу, как ураган.
Так они проскочили низкорослый подлесок и оказались на берегу одного из притоков реки Севр-Нантез, берега которого изрядно заросли камышом. Не снижая скорости, конек влетел в камыши… и его копыта обрушились на секача, устроившего себе хитрую лежку в камышовых зарослях. Конечно, убить дикого кабана лошадиным копытом невозможно, и секач сразу это доказал — дико завизжал и выскочил на берег. Но он был оглушен и ранен, поэтому не смог сразу убежать, а тут как раз на шум подоспел сам хозяин замка Оливье де Клиссон с оруженосцем. Оливье соскочил с коня и метким ударом меча поразил кабана прямо в сердце.
Сам же виновник охотничьей удачи сеньора так и не увидел финальную часть своих злоключений. Конек, напуганный появлением кабана пуще прежнего, встал на дыбы, и Рейнмар плюхнулся в речку, на мелководье, где благополучно и потерял сознание.
Очнулся он от громогласного хохота. Бедолагу вытащили на сухое место и осмотрели. Убедившись, что с ним все в порядке, быстро восстановили всю картину произошедшего, после чего начали хохотать как сумасшедшие. Это же надо — практически сразить огромного секача безо всякого оружия!
— Лучшему охотнику — знатный приз! — продолжая смеяться, решили развеселившиеся рыцари и, не откладывая дело в долгий ящик, выдрали у кабана его внушительные клыки длиной не менее двенадцати дюймов и торжественно вручили их совсем обалдевшему Рейнмару.
В связи с такой необычной охотничьей удачей возвращение в замок превратилось в карнавальное шествие. Впереди, вместе с Оливье де Клиссоном и самыми уважаемыми рыцарями, ехал Франсуа, играющий на своей лютне, а ему подпевал хор — два десятка луженых рыцарских глоток. Жанна, пребывавшая в тревоге, даже несколько опешила, увидев такое веселье. Но когда ей все рассказали, то и она присоединилась к славословиям в адрес «великого охотника» Рейнмара. Тот ехал уже не на своем норовистом жеребчике, а на смирной лошадке одного из следопытов, но по-прежнему в несколько заторможенном состоянии.
Пир после охоты длился недолго — чересчур серьезный вопрос ради которого, собственно говоря, все и собрались, нужно было обсудить дотемна, покуда гости Оливье де Клиссона не начали разъезжаться по домам — времени настали смутные, и лучше находиться в собственном замке под охраной своих слуг, нежели предаваться не очень уместным в данный момент развлечениям.
Главным блюдом стал предмет «героического подвига» шпильмана Рейнмара — жареный кабан под перцовым соусом с добавлением имбиря. Но сам пир сильно отличался от себе подобных — в зале не было ни единой дамы, за исключением сеньоры Жанны. Не пригласили и музыкантов, хотя Франсуа и Рейнмар несильно пострадали от такого невнимания к их искусству. Они сидели на поварне, отдавая должное доброму вину.
Когда подали десерт, Жанна удалилась, а Оливье де Клиссон приказал наполнить до краев большой серебряный ковш в виде корабля, который стоял перед ним на позолоченной подставке.
— Мессиры! — звонкий голос хозяина замка отразился от сводов и разнесся гулким эхом по всему залу. — Всем вам известно, для чего мы собрались. Я предлагаю пустить этот ковш по кругу, чтобы каждый из присутствующих отпил глоток вина. Это будет нашей клятвой хранить в тайне все то, о чем мы здесь будем говорить. Вы согласны?
— Да! Конечно! И да пребудет с нами Господь! — раздались крики.
— Что ж, я рад, что у меня такие добрые и верные товарищи… — с этими словами Оливье глотнул из чаши и передал ее Жоффруа де Малетруа.
Тот в свою очередь вручил ее Иву де Тризигвиду, затем чаша попала в руки братьев хозяина замка, Амори и Готье, они передали ее мессиру Гильому де Кадудалю… Таким образом чаша совершила круг и вернулась к хозяину замка.
— А теперь все мы хотели бы послушать Анри де Спинфора, — сказал Оливье. — У него есть интересные новости.