Красная перчатка
Шрифт:
Теперь Истому звали Вент Фишгорст. Конечно, у рыцаря и оруженосец должен быть представителем дворянского сословия, но мессир Реджинальд, посмотрев на физиономию холопа, лишь сокрушенно покачал головой — этот номер не пройдет. Чисто русская курносая мордаха с голубыми глазами никак не тянула на аристократический облик представителя высшего западноевропейского сословия. Поэтому Истоме придумали сказку, будто он родился в городе Штральзунд, который находится в Мекленбургском герцогстве. Там проживало много онемеченных славян, и Вент Фишгорст вполне мог сойти за одного
— Что за суета? — стараясь быть спокойным, спросил Вышеня.
Ответил вагант:
— Мессир, нам нужно ноги в руки — и бежать подальше от Любека! Вы проткнули своим мечом рыжего Хунрада, сына любекского бургомистра Хинрика Папа! Его папаша не успокоится, пока нас не вздернут на рыночной площади. Да и я, нужно сказать, тоже хорош. Пробиваясь к выходу, мне пришлось порезать кое-кого своим ножичком, — а что оставалось делать в такой заварухе?! — и теперь дорога в Любек мне навсегда заказана. Собственно, и отсюда тоже, если не успею вовремя удрать. Так что, мессир, принимайте решение. Куда вы, туда и я.
— Может, вам, дорогой мой Клаус, не стоит так сильно рисковать? Одно дело — моя провинность, а другое — несколько легких ранений вашим ножом по пьяному делу.
— Не такие уж они и легкие… — буркнул вагант. — Меня здорово прижали, пришлось потрудиться на славу. Поэтому мне совсем не улыбается участь опасного буяна и бродяжки, посмевшего поднять руку на уважаемых любекцев.
— Что ж, ваша правда… Уходим! Только тихо. Чтобы не проснулся всеми уважаемый герр Гойстен, наш привратник. Но, думаю, сейчас он спит без задних ног — время уже близится к утру, когда сон наиболее крепок.
Им и впрямь удалось выскользнуть из дома фрау Мюнихс незамеченными.
— Идем к воротам! — сказал Клаус.
— И там нас поймают, как глупых куропаток, — насмешливо ответил Вышеня, который наконец обрел способность здраво рассуждать и действовать. — Я уверен, что Зиман уже сообщил городской страже о сражении в «Красной селедке». Несомненно, что и бургомистр знает о гибели сына. Отсюда вывод — именно возле городских ворот нас и будут ждать в первую очередь. Так что поменьше шумите и топайте за мной.
— Куда? — спросил вагант.
— Узнаете, — коротко ответил Вышеня. — Всему свое время…
К жилищу Кордта они подошли, когда начало светать. Его приземистая хижина была расположена весьма удачно, с точки зрения контрабандистов — неподалеку от порта но в некотором отдалении от таких же строений, где влачила жалкое существование любекская портовая голытьба — на берегу крохотного заливчика, скрытого от посторонних глаз густыми зарослями. Рядом был сооружен примитивный причал — несколько досок, положенных на тонкие сваи — и тихо покачивалась на мелкой волне приличная с виду лодка с мачтой под парус. Она сильно отличалась от обычных рыбачьих посудин подобного рода большей длиной и изящными обводами.
— Постойте вон там, — сказал Вышеня, указывая своим попутчикам на свободный от зарослей участок; место не просматривалось со стороны хижины. — И ждите меня, сколько потребуется.
— Хозяин, а ежели случится какая-нибудь заваруха? — спросил Истома, который вооружился, как на войну: у пояса короткий меч, обязательный для любого новгородца засапожный нож, лук и колчан со стрелами.
— Держи лук наготове, — коротко бросил Вышеня и размашистым шагом, уже не скрываясь, направился к жилищу Кордта.
— Да понял я, понял… — пробурчал Истома. — С вами, мессир, я постоянно влипаю в разные переделки. Так и башки недолго лишиться.
Истома уже научился обращаться к Вышене «мессир», и это возвышало его в собственных глазах. Еще недавно он был холопом, а теперь — оруженосец рыцаря! Когда Истома при полном параде сопровождал своего господина по улицам Любека, его просто распирало от гордости. Народ — в особенности незамужние девицы — пялился на них с большим интересом. Конечно, любекцев женского пола в большей степени волновал молодой симпатичный рыцарь, но Истома принимал девичьи взгляды на свой счет и выступал гоголем, гордо выпятив грудь.
На удивление, дверь мало соответствовала внешнему виду хижины. Была она дубовой, с металлической оковкой, а потому очень крепкой. Вышеня взял молоточек, висевший на цепочке рядом с дверью, и негромко постучал. Дальнейшие события развивались настолько быстро и непредсказуемо, что юноша даже опомниться не успел, как очутился в хижине.
Дверь открылась стремительно, на пороге появились два дюжих молодца, и без лишних слов затащили Вышеню внутрь. Он попытался выхватить нож, — с рыцарским мечом в тесноте не развернешься — но его обезоружили так ловко, что юноша даже ахнуть не успел.
Внутри хижина оказалась довольно просторной. Она являлась одновременно и сараем для хранения разных рыбацких принадлежностей, в том числе сетей, и жилищем. Похоже, в ней была только одна большая комната. Кроме разного барахла здесь находились грубый стол, две скамьи вдоль стены, несколько табуретов и ложе хозяина, прикрытое одеялом из овчины. На столе горела толстая свеча, чьей подставкой служило красиво обработанное корневище, а сам Кордт сидел в рыцарском кресле с высокой резной спинкой, которому явно было не место в рыбацкой хижине, и остро смотрел на Вышеню.
Ему было уже много лет. Вышеня несколько раз наблюдал за ним и мысленно удивлялся, с какой легкостью старик ворочает тяжелые бочки с рыбой. Узловатая ладонь его руки захватила бы две Вышениных. Кордт был высок, костист и зарос бородищей по самые глаза, что в Любеке не приветствовалось; почти все любекцы ходили с бритыми подбородками, а усы носила в основном городская стража.
— Отпустите его! — приказал Кордт. — Ты кто? — спросил он немного глуховатым, но сильным голосом.
— Рыцарь! — независимо ответил Вышеня, гордо вздернув подбородок.