Красная рябина
Шрифт:
Вовка засмеялся.
— А как ты узнала, что тетя Паша про мужа думала? Узнала, что он с подарками приедет?
— Ну это уж совсем пустяк. Смотри глазами, примечай, сам все знать будешь. Иду я это, смотрю, она белье на плетень навешивает, а взяла мужнюю рубашку и призадумалась. Лицо темнеть стало. Понятно чего: муж-то ее красавец, не то, что она. А я-то его сызмальства знаю, на плохое не пойдет. Ну и сказала: «Муж-то, поди, домой едет, а ты невесть чего про него в мыслях держишь». Глядь, а он и в самом деле приехал.
За эти годы Вовка совсем
— А я, мать, боялся, что сын у меня кисляем будет. Спасибо тебе, направила хлопца.
— Да уж, спуску ему не давала.
И бабка с гордостью смотрела на Вовку.
Вовка степенно помалкивал.
Отец у Вовки был рыбак. Настоящий, не то что те, которые с удочками. Он работал на рыболовном траулере в Мурманске. Работа нелегкая. Вовка это знал. И отец подолгу не бывал на суше, подолгу не виделся с Вовкой.
Пока мать была жива, жили, как и другие семьи рыбаков, ожиданием встречи. Но когда мать умерла, отец отвез его сюда и сам приезжал только в отпуск. Он приезжал уже два раза и этим летом тоже должен был приехать. Но телеграммы от него все не было и не было. Обещал приехать в июне, а уже пошла вторая половина июля.
— Ты чего это сегодня до звезд прибежал? — удивилась бабка. — Не заболел часом?
— Не-е… Из-за Тайки все переругались.
— Эвона. Чего бы это?
Вовка рассказал, как все было.
— Кто ее знает, отчего она такая, — выслушав его, сказала бабка, — может, и в самом деле нервенная — отец у нее… сам знаешь. А может, в деда пошла. Ох и колкий мужичишка был, царствие ему небесное.
— А что нам с ней делать?
— Меня чего спрашивать? Сами и разберитесь. Даром, что ли, шесть зим в школу бегали?
Вовка решил завтра же поговорить с Митькой. Он не мог понять, почему тому приспичило заступаться за Тайку, втягивать ее в игру. Совсем недавно он первым врагом ее был. Тут что-то есть. Только что — надо узнать.
С этим он и уснул.
III
Утром, полив грядки, он побежал к Митьке. Но тетка Наталья — мать его — сказала, что он ушел на рыбалку. Она всегда приветливо встречала ребят и тут тоже угостила Вовку пирожком с морковкой, спросила:
— Батяня пишет?
— Ничего нет. Обещал приехать, а сам все не едет.
Он охотно разговаривал с ней: тетка Наталья нравилась ему не только потому, что никогда не ругалась на ребят, охотно пускала в избу. Она расспрашивала про жизнь, про отметки, и видно было, что это ей интересно. А еще она правилась и потому, что, по Вовкиному разумению, она была красивой женщиной. Хотя по сыну вроде немолодая, а как пойдет в кино, в клуб, не отличишь от девчат, такая же стройная, легкая. И глаза у нее, как и у Митьки, удивляющие всех — светлые-пресветлые, а от густой каемочки черных ресниц словно даже и совсем прозрачные.
— С бабушкой-то как, не ссоритесь?
— Всяко бывает, — улыбнулся Вовка.
— Она у тебя хорошая, ты ее не обижай, — тоже улыбнулась Наталья. — А ты, часом, не знаешь, Митька чего со вчерашнего пасмурный такой?
—
— Там. Сбегай к нему, если хочешь. Пирожков снеси, пока теплые. А мне пора.
Она повязала платок, сразу сделавший ее старше, и вместе вышли.
Вовка знал, где искать друга, и не ошибся. Митька сидел, пригнувшись над удочкой, и вид у него был нахохленный. Рядом сидел и тоже глядел в воду, следил за удочкой Мурец. Оба они враз оглянулись на подошедшего Вовку.
— Ну, чего тебе? — неприветливо спросил Митька.
— Нельзя, что ли? Вот мать пирожков прислала.
Он сел рядом, поинтересовался, как клюет. Заводить разговор про вчерашнее пока не стал, сказал:
— Вот у нас на севере в озерах гольцы водятся, форель, слыхал?
— Слыхал.
— Самая лучшая рыба. Раньше ее царской называли.
— Почему царской? — удивился Митька.
— Наверное, ее только цари ели.
— Ух ты. А чего, интересно, они еще ели, цари те?
— Не знаю. Где-то я читал — языки какие-то птичьи ели.
— Ха! Языки. А молока птичьего не пили? А вот, как думаешь, хлеб, сало, лук они ели?
— Кто его знает. Может, для интересу пробовали.
— Я бы помер без хлеба.
Незаметно разговор перешел на север, на моряков.
— Вырасту, как отец, — морячить буду. Приедешь тогда ко мне?
— Чего делать-то? — небрежно, но с завистью в душе спросил Митька.
— Чего? Вместе плавать будем. Рыбодобытчиками станем. Треску, окуня, селедку в море добывать будем. Знаешь, ее сколько ловят? Тоннами. Закинут трал в море — сеть такую громаднейшую и тащат потом. А на больших траулерах ее и разделывают, и солят, и консервы варят. Фабрика настоящая.
— Прямо в море?
— Ага. Ведь до берега она стухнет. Они знаешь по скольку в море — по четыре, по пять месяцев. Далеко ходят.
— Здорово! — уважительно заметил Митька.
— У нас рыбаков очень уважают. Тяжелая работа. Песен знаешь сколько про них сложено! Передачи по радио для них специальные. Голоса родных передают.
— Как голоса передают? — не понял Митька.
— А так. Приходит на радио мать или жена чья-нибудь и разговаривают: «Дорогой Вася, когда ты приедешь?» Или дитенок какой пищит: «Папочка, здравствуй. Я тебе сейчас прочту стишок». Я и то, когда маленький был, один раз с отцом разговаривал:
— Ну да?
— Честное слово. Я тогда первый раз в школу пошел. Рассказывал. Мне мама подсказывает, а я повторяю.
Митьке стало грустно, что у него никогда ничего такого не было. У Вовки жизнь была как в книгах пишут. А у него все просто, обыкновенно. Как несправедливо все на свете. Вспомнилась ему черноглазая девочка из поезда. Живут же люди!
Он с досадой дернул удочку и вытащил пустой крючок.
— Пока мы тары-бары, рыба и сожрала приманку.
— Ну, подумаешь, одна рыбешка.