Красно-белый роман. Лариса Рейснер в судьбе Николая Гумилева и Анны Ахматовой
Шрифт:
– Почему сразу умереть? А сражаться?
– Какая разница, сразу или не сразу?
– Большая!
– А, это все равно… Впрочем, этому человеку не обязательно идти на войну, чтобы умереть. Он может и сам себе пулю в лоб пустить…
– Да что вы говорите?! – воскликнула она и не удержалась, чтобы не обнять этого печального одинокого человека, – хотела ему посочувствовать…
Он быстро и крепко прижал ее к себе и, словно опасаясь, так же быстро отстранился. Неожиданно спросил:
– Отчего не приехали ваши родители? – Он постучал по ладони курительной трубкой и несколько раздраженно добавил: – Почему у них постоянно какие-то тайны?
Она знала тайну отца и матери. Еще в прошлом году они повстречали в Райволе Владимира Бурцева, известного журналиста, написавшего клеветническую статью о ее отце. Оттого они тогда и не появились на вечеринке у Андреева, – Бурцев написал, что кто-то видел якобы документ, свидетельствующий о том, что Рейснер, либерал, связан с охранкой. Рейснеры не боялись Бурцева, но кому приятно, если знакомые дачники будут судачить? А ведь когда-то Бурцев бывал у них в гостях, выражал дружеские чувства к Екатерине Александровне. Не так давно министр Сухомлинов прислал ее матери свою визитную карточку. Но мать, боясь скомпрометировать семью, дала понять, что не желает с ним встречаться.
А тогда, при первом известии о подлости Бурцева, отец из-за этой истории чуть не наложил на себя руки. К ней в комнату вбежала мать с искаженным лицом: «Лариса! Я отняла у отца пистолет!» Она прижала голову дочери к груди и горячо прошептала: «Ты понимаешь, что мы – только мы одни! – можем вернуть ему силы! Если падешь духом ты, если я… цена нам всем грош… Это испытание, и неужели мы так слабы, что не выдержим? Лариса, выше голову! Чтобы я больше не видела у тебя слез!»
Автопортрет Андреева, выполненный темной пастелью, напомнил Ларисе тот давний вечер…
Сегодня (или ей только показалось?) навстречу им попалась кибитка Бурцева… Лариса опустила голову. Вот уж истинно – привидение.
…Свет от камина золотыми монетами падал на деревянный пол. За окном шел мелкий колючий снег. Усталый Михаил Андреевич лежал на диване, в их квартире на Большой Зеленина, у ног его на скамеечке сидела Екатерина Александровна и шевелила угли в камине. Игорь, брат Ларисы, устроился под лампой и читал вслух Шекспира.
На Ларису в тот день напала хандра. Конечно, она уже многое читала, многое знала: историю, языки, литературу, но всего этого мало. Только действия, поступки утверждают на земле человека. Нужно что-то делать, она чувствовала в себе энергию и не находила ей выхода. «Ее поэтические опыты? Не уверена, что они удачны. Это не Шекспир», – думала она, прислушиваясь к строкам из «Отелло»:
Я жажду ясности. На свете естьНожи, костры, колодцы, петли, яды.Я не прошу. Но мне недостаетУверенности…Лариса перевела взгляд с красно-пепельных углей на Игоря. Игорь не только любил читать вслух, но сочинял фантастические рассказы и повести, чаще посвященные Востоку.
«Скорее бы кончилось это семейное сидение, скорее бы наступил завтрашний день». Звонил Андреев и обещал завтра их навестить: Вадим у них жил уже несколько месяцев. А Лариса решила, наконец, показать писателю свою пьесу «Атлантида», и как только кончился ужин, заперлась в комнате и погрузилась в рукопись на всю ночь.
«Я – Обреченный и во мне жизнь, – читала она монолог Леида. – Молчи, народ, я говорю о земле и о спасении… Говорю вам, я нашел новую землю и новое небо. Ликуйте! Через мою смерть явится жизнь. И проклятие мое старым богам и старой земле; на дне морском их могила. О Боге жизни и о спасении говорю я вам. Я – Обреченный, во мне жизнь и проклятие старому…»
Слова были высокопарные, торжественные, она зачеркивала, писала новые, опять зачеркивала. Не стихи, не баллады о царевнах, не «аккорды», может быть, поэтичные, но бессмысленные, а пьеса! Драма о человеке и его народе.
За окном сияла луна – отполированное круглое блюдо, беспощадно и холодно светившее на голом фиолетовом небе. Лариса писала, исправляла, перечитывала до самого утра.
«…Приближается момент катастрофы. Земля с каждым днем уходит все больше под воду. Люди чувствуют неминуемую гибель. Злые силы – жрецы храма Панхимеры – не думают ни о людях, ни о чуде, ни о спасении. Они лишь зло смеются, когда появляется прекрасный юноша Леид, обещающий умереть, но спасти людей. Жрецы ненавидят Леида, который хочет спасти людей, увести их на новую землю».
Ее герою Леиду грозит гибель, но он думает о том, как спасти людей, – разумеется, простых слов для этого у автора не находилось.
…Вечером, как только раздался условный, тройной звонок в дверь, Лариса скомкала бумаги, хотела бежать на звонок, но ее опередила мать. Послышался глухой мужской голос, кашель, и она, волнуясь, вся как натянутая струна, остановилась на пороге гостиной.
Отец вышел навстречу гостю, нерешительно протянул руку. Не боится ли он, что до писателя дошли темные слухи? Но нет, Андреев был спокоен, еще более красив, чем прежде, хорошо причесан, в начищенных сапогах, в бархатной куртке. Сообщил, что приехал в Петербург по издательским делам.
За ужином Екатерина Александровна оживленно рассказывала об успехах Вадима, о его явной тяге к литературе – он и сейчас на лекции Венгерова!
А Лариса не сводила с гостя глаз. И чем более смотрела, тем менее естественным казалось его спокойное, словно окаменевшее лицо. Уж не «заболел» ли он?
– В последнее время меня одолевают всякого рода истязатели, истерики, самоубийцы… Почему-то считают нужным прислать мне предсмертную записку или раскаяние… Посмотрят мою пьесу – и… А я ведь тоже в четырнадцать лет решил, что буду или знаменитым, или… покончу с этой жизнью, и прострелил себе ладонь. Смешно?
Постепенно лицо писателя разглаживалось – в домашней обстановке он отходил душой.
Наконец наступил тот удобный момент, когда можно было заговорить о пьесе.
– Леонид Николаевич! – Лариса поднялась из-за стола, спросила, что называется, в лоб: – Не согласитесь ли вы прочитать мой опус?
– О! – брови его приподнялись верх. – Он уже появился? Отрадно! И о чем же, если не секрет?
– В общем, об одиночестве, но и… Я помню ваши слова: быть одиноким – не значит быть ненужным. Время – как море, выплескивает на берег спасительные бревна… или самого человека. Надо только переждать шторм.