Красно Солнышко 2
Шрифт:
Снова съел ложку уоты, запил, продолжил:
— Вошли в гавань — там тоже одни мертвецы. Перед нами градские датский флот потопили, что Главный жрец Проклятого Истинными призвал. Понятно, что если мы начнём сразу к берегу приставать — вспыхнет паника, и под горячую руку братоубийство случится. Потому стали в середине гавани, послали опять каноэ. Сам пошёл… Град был обложен плотно. Вражьи крепкорукие из махин стены рушат день и ночь, воины на слом идут. В общем — людей у них не было. Все мужчины, от шести лет на стенах бьются. Самые малые — камни подтаскивают, стрелы, воду и пищу воям разносят. А женщины в середине града собрались, куда камни
Опять сделал паузу — еда остывала. Недовольно поморщился, но Ратибор смотрел на него слишком уж серьёзно и ожидающе, вздохнув, воевода вновь продолжил:
— Кроме злата, серебра и каменьев самоцветных без счёта — свитки, книги, доски с письменами предков наших, и таблички каменные. Как сказал Старший — там все тайны, жрецами хранимые, с незапамятных времён, когда впервые ступила на сей мир нога славянина, и история племени нашего…
— Народа сколько, и кто?
— Пять тысяч двести одиннадцать. Из них женщин, включая малых детей — четыре тысячи сто. Мужского пола ребятни, до пяти лет от роду — тысяча сто. Мужчин взрослых — одиннадцать. Все раненые. Очень тяжело. Еле доставили. По пути двадцать семь скончалось. Воинов. Взяли то больше…
Снова вздохнул, и потом уже без понукания заговорил торопливо, захлёбываясь словами:
— Наслушался я речей людских. Что эти твари в земле нашей творят — даже представить невозможно! Людей убивают всех подряд, причём способами настолько изуверскими, что только от вида смерти можно ума лишиться. Рабов гонят тысячами, и не кормят. Умер — кидают на пищу невольникам. Мясом человеческим своих собак кормят! Деревни, грады жгут, а детей малых в огонь кидают, или в колодцы. И для устрашения лютые казни устраивают публичные: кожу сдирают заживо, в кипятке варят на медленном огне, расчленяют на куски, пилами распиливают, кости дробят молотами, зверь лютый, дикий такого не делает, что эти чудовища, знаком Проклятого осенённые! Брат! Нельзя сюда Распятого пускать! Нельзя! И позволить ему захватить мир тоже нельзя! Надо вмешаться! Нельзя нам тут отсиживаться! Или поздно будет!
Ратибор, потрясённый этим всплеском эмоций, расширив глаза смотрел на Добрыню. Вздохнул, налил себе кваса. Сделал большой глоток, потом негромким голосом заговорил в свою очередь:
— У нас тут тоже… Что-то подобное… Кипчаки, что на Полудне кордоном стоят, прислали гонца с чёрным копьём.
— Что?!
Воевода вздрогнул — этот знак означал, что пришла беда…
— Через горы перевалили армии несметные людей со второй половины земли. Все в перьях, в доспехах из холстины просоленной, хлопком подбитой. Идут, словно саранча, будто жук полосатый[9]. Уничтожают всё на своём пути, вытаптывают поля, скот убивают и бросают. Что вольный, что домашний. Городки и селения жгут, а людей…
Старший брат сглотнул, потом выдавил из себя:
— Едят…
— Как — едят?!
Потрясённо переспросил младший, и воинский князь повторил:
— Так и едят… Как мы — скотину. Насыпают холм о четырёх углах. Наверху ставят плиту плоскую, каменную. На том камне пленнику грудь и живот вспарывают, вырывают сердце. Потом тело бросают воинам своим. А те уже и… Кипчаки донесли. А я им верю. Да пленные подтвердили. Взяли наши небольшой отряд.
— Их речь знакома?!
— Нет. Но среди пуэбло нашлись знатоки. Их купцы торгуют с горными людьми, а язык у находников и тех племён схож. Словом, поняли друг друга.
— И?..
— Да почти двести тысяч отборных воинов вышло в большой поход. По наши души.
— Что же они хотят? Злато? Жито? Сталь?
Брат отрицательно мотнул головой, потом ответил:
— Нас. Всех. Нас. И стариков, и детей, и мужчин и женщин. Чтобы принести нас в жертву Богу своему, Великому Змею, на гигантской пирамиде в своей столице…
— А хотелка не коротка ли?!
Теперь вспылил младший, но воинский князь слегка стукнул по Божьей Ладони. Слегка. Чтобы не обидеть, и чуть повысил голос:
— Не коротка! Это сейчас на наших Равнинах двести тысяч их воинов. Может, чуть поменьше. Но позади них идёт ещё… Орда… А уж в ней — все пол миллиона…
— Половина миллиона?!
Потрясённо переспросил воевода, и получив в ответ утвердительный кивок, охнул:
— Перун-Громовержец, и сын его, Маниту Сеятель! Помоги и защити племя славов… У нас же…
— Всё верно. Тех, что на суше бьются — три десятка тысяч. И тех, что в море ходят — столько же. Да крепкоруких десять тысяч. Всего — семьдесят тысяч. Пусть людоеды стали не знают, но они нас числом задавят. Посчитай сам — на одного нашего десять их! Тяжко придётся, брат!
– У луров да иннуитов помощи просить надо!
— Послали уже. Да только те сейчас схлестнулись с племенем диким, которые из пустынь на Полудне вышли несметными полчищами от реки Керулен. Не могут они много войска дать. Да и потом, брат… Покажем им свою слабость — станут по другому с нами разговаривать…
— Верно говоришь… И что же делать?
— Именно, что делать. Не сидеть же сложа руки, да ждать покорно, пока нас на вершине пирамиды во славу Трёхликого растянут и сердце вырвут… Я приказ отдал — мужей от восемнадцати лет до двадцати пяти забирать на службу, и учить бою. Но времени почти нет…
Поднялся из-за стола, подошёл к шкафчику плоскому, где чертежи хранил, вынул оттуда большой лист пергамента, расстелил на втором столе, специальном. Прижал досками края, вынул указку деревянную, показал на листе:
— Они обошли селения Рода Пуэбло и прошли через земли Рода Навахо. Там была большая битва, но…
Опустил на мгновение голову, снова поднял, провёл концом указки почти у конца пустыни:
— Сейчас они здесь. По крайней мере, вчера там были. Остановились на отдых после перехода через пески у реки Слёз[10]. Орёл прилетел от кипчаков с донесением. Пригнали враги много рабов, принесли их в жертву, ели, веселились. Рабы не наши. Откуда то из своих земель. Я отправил скорым маршем с Торговой Слободой всех, кого мог. В городках воинских по три — пять человек осталось. Словом, лишь бы выиграть время. Кипчакам велел отправлять семьи в глубину державы, а воинам собираться у Жаркого Града[11].