Красно Солнышко 2
Шрифт:
— Луры.
Повторил на лурском языке название. Посол не понял, но сообразил, в другое место ткнул. Там славы не были. Потому князь головой качнул отрицательно. Сообразил. Снова посол сел, что то своим снова протарахтел. Слуги в жёлтых круглых шляпах плетёных бросились к какой то из повозок, что караваном в коридоре из воинов стоят, тащат свиток. Раскатали прямо на песке между стульями. Ого! Так то карта их земель! Ценная вещь! Правда, насколько она верна? Наверняка ведь неправильная. Кто же в здравом уме будет врагу чертёж своих земель показывать? Посол снова рявкнул, его слуга показал в одно место. Карлик пальцем показывает на славов, вокруг рукой так же обвёл. Ага. Понятно. Значит, это здесь… Ну, всё правильно. Либо они не умеют точные чертежи составлять, либо специально всё так сделано… А посол уже каркает:
— Эдо.
Ха, так это и
— Прокша, сбегай в обоз, пусть принесут меч простой воинский, да лук боевой. Ещё — нож прихвати. Отдариваться будем.
Кивнул тайник младший, исчез незаметно, как лишь они умеют… Тронул ткань невиданную. Лёгкая. Прочная. Ровная. Хм… Из чего же они нити делают? А вот это понятно — шерсть. Тут у нас что? Пергамент? Нет… Но как похоже! Надо будет секрет узнать. Писать на нём можно?
— Перо мне дайте, и чернила.
Подали. Провёл черту, едва не прорвался лист. Недолго думая, взял подаренную дощечку, лаком покрытую, положил на неё лист… Ого! Как легко идёт сталь пера! Только не такой прочный, как пергамент. Но это не страшно… Посол смотрит довольный. Хоть чем то нас удивил. Ничего, мил человек. Сейчас наш парнишка вернётся с подарками — вот тогда я на тебя гляну… Тут у нас что? Никак, золото никчёмное? Отодвинул презрительно. Мерзость. Нутро Распятого Раба. А тут? Серебро.
— Ладислав, дай мне гривну имперскую.
В пальцы монета легла. Положил её рядом с ниппонским золотом. А тут и Прокша появился. Принёс, что велено. Дар первым меч принял. Вынул из ножен, показал послу, тот даже дыхание затаил, когда клинок вокруг пояса обернули, отпустили, и снова в ножны вставили. Потом опять на свет извлекли, Дар у себя волосок выдернул, на лезвие положил, показал. Дунул — тот на две части распался. Опять у посла глаза круглые. Ладно. Смотри дальше. Нож положил перед послом. Тоже вначале показал, что тот из такой же стали, что и меч. И, напоследок, лук. Свой, боевой. Накладками стали особой усиленный, с выгнутыми плечами, тетивой стальной и перчаткой особой. Такой бьёт на четыре сотни саженей.[84] Правда, вряд ли кто из низкорослых натянуть это оружие сможет. Ну, ладно. Сам покажу. Одел перчатки на руки, упёрся в седло, напрягся… Есть! Петелька легла на место, тронул её — запела, словно струна. Подал послу — тот зовёт воина, сам не берёт. Явился солдат с мечом, крес-накрест белыми полосами полотна перепоясанный, в штанах широченных. Рубаха на нём синяя, а штаны чёрные. Волосы — спереди выбрито до блеска, а сзади в пучок связаны. И — повязка, как у невест славов через лоб. Посол ему приказывает. Тот лук взял, и охнул даже. Всё верно. Это же тебе не деревяшка! Потянулся к тетиве, да успел его князь за руку схватить, ведь без пальцев останется. Тот было дёрнулся, да куда там… Потом увидел, что ему перчатки протягивают, сообразил. Даже побледнел поначалу. Мда… На жёлтой коже занятно выглядит. Ну-ну… Едва боец пуп не сорвал, а тетива лишь чуть прогнулась. Слав улыбается откровенно. Потом сам князь вновь поднялся, перчатки другие на руки одел, и — раз! Вот тут то карликов и проняло… Сам посол, и то сбледнул с лица. Дошло, кажется. Затарахтел было что-то торопливо, но сам сообразил, что тщетно. Ведь друг друга не понимают. Повернулся к чертежу своему, ткнул пальцем в далёкий, по их меркам, град:
— Киото.
Столица их, что ли? Похоже… Нож подаренный вынул, ткнул лезвием в нарисованную кучку домиков, смотрит на князя со страхом. А тот спокойно головой кивнул утвердительно. Потом поднялся, распорядился:
— Выделите им место для отдыха. Пусть утром назад отправляются. Отвезут подарки наши своему государю. Мы сюда не ради забавы пришли. А как завоеватели.
И, спокойно назад в лагерь пошёл. Посол было дёрнулся, да ему путь сразу преградили стеной сомкнувшихся щитов. Вперёд сотник, что провожал карликов до лагеря вышел, поманил за собой. Расступились щитоносцы. Дали проход. Все подарки, что посол привёз, снова на телеги погрузили, и повели под уздцы туда, куда им путь показали. Пока суть да дело, крепкорукие три шатра больших поставили. На всех желтокожих, да изладили коновязь. Дров привезли. Вода — вот она рядом. Река полноводная. На всех хватит. Располагайтесь, гости дорогие!..
…- Ваша светлость!
— Что?
Старший охраны склонился перед чиновником, потом негромко произнёс:
— Я видел кое-кого из пленников, и даже говорил с ними. Посол оживился:
— И тебе не помешали?
— Нет, ваша светлость. Мне даже показалось…
На мгновение затих, и Сайто Досан не выдержал:
— Говори!
— Наши люди довольны, что попали к этим варварам.
— Что?! Почему?
— У них лёгкая работа. Их очень хорошо кормят. Даже дают мясо. Водят мыться каждые два дня на реку. Каждый седьмой день — отдых.
— Как?!
— И… Их не обижают. Не издеваются. Не пытают. Иногда даже… Помогают. Были случаи, когда пленники ранили себя, и их, вместо того, чтобы добить, или наказать, лечили…
Досан схватился за сердце, которое вдруг защемило. Потёр грудь, потом глухо спросил:
— Это всё?
— Нет, ваша светлость…
— Что ещё?
— Я видел княжну Асуну Ошимоцу среди пленников. Вначале я её не узнал, но благородная дама окликнула меня сама.
— Она жива?!
— Да, ваша светлость. Но издевательства над ней не имеют никакого оправдания! Её заставляют работать наравне с простолюдинами! Женщина благородного происхождения сама стирает себе одежду, таскает песок и камни, и, даже…
— Что?! Её обесчестили?
Старший охраны замотал головой:
— Нет, ваша светлость. Пока нет. Но один из варваров заинтересовался ей, и госпожа боится…
Посол опустил голову. Потом коротко бросил:
— Иди. Я подумаю, чем можно помочь. Надеюсь, завтра мне удастся договориться, чтобы её отпустили.
— Надеюсь на это…
…Алекс фон Гейер вновь шёл привычным маршрутом, надеясь, что ему удастся увидеть ту самую желтокожую. После его разговора с Даром, тот отделил женщин от мужчин и поселили их в палатках, тогда как мужчины ночевали под навесами из бамбука. Да использовать первых стали больше по хозяйству — как прачек, уборщиц, помощниц на кухне. И женщин почти не охраняли. Так, можно сказать, скорее для очистки совести обозначили четырёх часовых на разных концах их городка. Её палатка, где та обитала вместе с добрым десятком других девушек её возраста, была крайней. И иногда, когда бывший тамплиер шёл на реку купаться, он видел, как та что-то делала возле своего жилья. Повезёт? Не повезёт? Она маленькая и хрупкая, словно цветок. Чем то напоминала ему покойную мать его сына, хотя между ними не было ничего похожего. Но вот чувства… На этот раз девушки не было. Интересно, кто она такая? Уж больно не похожа на остальных соплеменниц. Ни лицом, ни чертами лица. Скорее, больше напоминает их, европейский или славянский типаж… Бывший тамплиер вздохнул, на мгновение замедлил шаг, но тут же вновь двинулся дальше — вода в реке была просто чудесной в это время… Подошёл к срезу берега, стянул с себя рубаху, порты. Тело обдало прохладным вечерним воздухом. Хорошо то как… Вошёл по колено, зачерпнул тёплую, словно парное молоко, влагу, плеснул на грудь, украшенную старым шрамом, полученным во время стычки с неверными под Иерусалимом. Как давно же это было…
— Что задумался?
Обернулся на знакомый голос — сам Соколов! Привычно уже склонил было голову, но тот нахмурился, махнул рукой:
— Оставь. Одни мы, друг. Так что давай сегодня забудем, кто мы и что мы. Просто побудем людьми.
— Как хочешь.
Рыцарь вышел из воды, взял тряпицу, развернул, вытащил кусок мыла. Потом опять вернулся в воду, окунулся, стал намыливаться. Рядышком пристроился князь, протянул руку, Алекс отдал кусок ему. Тот тоже нырнул, потом с шумом вынырнул, быстро намылился, взбил пену, бросил кусок на берег, причём так ловко, что тот упал прямо на оставленную на берегу тряпочку. Затем оба вновь нырнули, чтобы смыть мыло.