Красное и белое. И серо-буро-малиновое
Шрифт:
– Так! Решением Совета солдатских, рабочих и крестьянских депутатов дворец бывшего князя Ани-Анимикусова конфи… сковывается вместе со всем награбленным имуществом в пользу трудящихся всего мира.
– А куда вы денете награбленное вами имущество? – Не совсем спросонья поняла Елизавета, оглядываясь по сторонам. – И где оно?
Главный, усмехнувшись, только сказал:
– А ну! Живо очистить хату.
– Как это?
– А вот так – полчаса на сборы личных вещей. Через полчаса дверь закроется и станет народной.
– Но как так можно… без владельца… без князя…
– Князь ваш сидит в тюрьме – арестован трудовым народом. – И, потеряв
Примерно то же самое, только ненормативной лексикой, Матрёшкин, а это был он, объяснил прислуге, что происходит, кто виноват и что делать. Прислуга, не дожидаясь особого приглашения, быстренько собрала свои личные пожитки и, прихватив кое-что из барского имущества в счёт неполученного жалования (за несколько лет вперёд), быстренько исчезла в неизвестном направлении.
Елизавета, поднявшись в свою спальню, разделась и вытащила из ларчика все драгоценности. Торопясь, она надела их на себя, прикрыв их сверху плотными одеждами. Затем, зайдя в комнату матери, она и там из многочисленных шкатулок вытащила все драгоценные безделушки и рассовала их по карманам. В кабинете отца она вытащила из сейфа деньги и другие ценные вещи, аккуратно сложила их в походный саквояж и сверху аккуратно положила свои личные вещи – панталончики, носочки и пр. Елизавета, надо отдать ей должное, хорошо знала цену вещам своих родителей и то, где самое ценное лежит.
Комиссаром по арестам и экспроприациям был назначен депутат Совета и главный милиционер Глуповского совета Матрёшкин. Он в момент назначения был единственным, кто твёрдо держался на ногах, и кто вчера не участвовал в массовом застолье, по поводу свершившейся революции.
Проснувшись, Зойка Три Стакана велела собрать на совещание всех наличествующих революционеров, и Железин, как всегда пивший меньше всех, находил революционеров в разных частях Дома совета, подчас весьма неожиданных, и приводил разысканных в кабинет Председателя исполкома. Кузькин, выпивший больше всех, натёр себе до красна уши, зажал пальцами нос и покрутил пальцами нос по часовой, а затем – против часовой стрелки, как бы собираясь и вовсе открутить его к чёртовой матери. Это странное на взгляд малоопытных революционеров действие привело его в чувство и в отличие от других глуповских революционеров, Кузькин тут же был готов работать на благо революции. Именно ему в голову и пришла идея назначить комиссара по экспроприациям, когда собравшиеся создавали первое Головотяпское советское правительство и назвали его «Революционный комитет народных комиссаров» (РКНК).
Снаряжая в путь Матрёшкина, и выдавая ему мандат, Кузькин надеялся, что в подвалах Ани-Анимикусова дома наверняка есть самогон или что-нибудь ещё для «опохмелки». Он точно не знал, что именно пьёт старый князь, но в том, что тот не «просыхает», Кузькин был уверен.
Цель экспроприации дворца была поставлена предельно чётко:
– Ты, браток, того. Всех из дворца пинками под зад, нечего им там! Пусть вещи, какие есть, возьмут и выметаются. А сам посмотри по подвалам – что там у них из выпивки есть. И мигом что найдёшь, тащи сюды для трудового народа в моём лице. А дверь опечатай и охрану приставь. Народное это всё теперь.
Матрёшкину никто не говорил об экспроприации драгоценностей или денег – мысли членов РКНК были нацелены на поиск «чего живительного». Поэтому, когда Елизавета одевалась и собирала свои вещи, Матрёшкин шарил по комнатам и подвалам в поисках алкоголесодержащих напитков.
Елизавета беспрепятственно вышла из дворца с деньгами и драгоценностями и подалась, было, к тюрьме – поговорить с отцом, на предмет того: что делать дальше? Но её оттуда прогнал тюремный сторож, ещё вчера заискивающий перед ней, а сегодня ещё и пригрозил арестовать, если она хоть раз появится ему на глаза.
Побродив немного по Глупову, Елизавета вспомнила о дальней и обедневшей родне – семье горного инженера Анимикусова. С трудом найдя их съёмную квартиру, она предстала перед родственниками в роли всеми покинутой и обобранной до нитки жертвы «варварской революции». Родственники покормили её, утешили, как могли, и дали ей приют и кров, уступив собственную кровать, а сами расположившись на полу. На следующее утро Елизавета решила отправиться в поместье к матери. Родственники справили ей телегу с мужиком, согласившегося довести княжну до именья, заплатили ему продуктами и керенками, и дали Елизавете в дорогу еду и деньги. Елизавета приняла это как должное, и, поблагодарив хозяев за гостеприимство и хлеб да соль ласковым добрым словом, отправилась в телеге домой, ни разу не вспомнив о куче денег, которую она вытащила из сейфа отца и которая пачками лежала в одной из её сумок.
Недолго блуждал Матрёшкин по залам в поисках первой цели экспроприации – довольно быстро он обнаружил в кабинете князя бутылку открытого французского коньяка доброй выдержки. Князь любил вечерами сидеть в кресле и потягивать маленькими глотками этот чудесный тягучий с глубокой тонкой ароматической ноткой лиможского дуба напиток, выпивая не более пятидесяти грамм за вечер и вспоминая былое, когда выпитое даже и не измерялось.
Поскольку закон взаимной выручки таков – сначала выручи себя, а затем – друзей, Матрёшкин, принюхавшись к аромату, который источала бутылка с коньяком, приложился к ней, приняв позу горниста. Выпив грамм сто из горлышка пузатой бутылки, и ощутив мгновенно, как тепло побежало по венам его организма, он, тем не менее, не одобрил качество самого напитка:
– Не дерёт! Что за хрен? И клопами воняет. На клопах – что ли?
Надпись была на французском языке, а Матрёшкин был слабоват и в русском языке, поэтому, не узнав «что за хрен» он выпил, Матрёшкин нашёл ещё несколько бутылок «этого хрена» и аккуратно сложил их в холщовый мешок, который специально для экспроприации он захватил с собой. А для того, чтобы бутылки не звенели, он сорвал одну из занавесей окна в кабинете князя, привезённых по спецзаказу из Лиона, и, порвав её на такие куски, чтобы в дальнейшем использовать эти отрезки для портянок, аккуратно завернул в материю каждую бутылку.
Оставив часовых у дверей дворца и опечатав его, комиссар по реквизициям отправился с этим лекарством для страдающих от перепоя глуповских революционеров в дом Советов, где и был радостно встречен товарищами. Вылечившись, РКНК принялся разбирать должности.
Зойка Три Стакана стала Председателем РКНК. Кузьме Кузьмичу Кузькину было предложено возглавить Исполком Всеглуповского совета, а председателем Всеглуповского совета было решено оставить Инокентия Порфирьевича Ситцева-Вражека. Аргумент, который убедил всех в этом, был озвучен Зойкой Три Стакана: «Один хрен, Советы уже ничего не решают. Решаем мы. Мы с вами – хозяева этой жизни. А народ – быдло. Поэтому пусть этот юродивый будет председателем сборища этого быдла. К тому же он – меньшевик, а это в дальнейшем может пригодиться! Мало ли какая напасть может случиться? Вот он и будет виноват!»