«Красное и коричневое» и другие пьесы
Шрифт:
Ш и ш м а н. С кем это ты рассчитаться хочешь? С домом престарелых? Мы-то при чем?
А н о м а л и я. У нас ничего общего…
Т о п у з о в. Старость у нас общая.
Ш и ш м а н. И старость у нас тоже не общая. Я не старый. Это ты устарел.
Т о п у з о в. Кого же ты собираешься убить? Старого романтика. Ну хорошо… Я прошу прощения.
К ы н ч о. А нам не надо прощения. Нам месть нужна!
Т о п у з о в. Значит, и не прощаете и прощения не просите. Вам месть подавай! (Кынчо.) А если бы тебя не распаяли, как бы ты отомстил за себя? Если бы горячая вода понесла тебя по трубам, как торпеду, пока бы ты не застрял где-нибудь в радиаторе? Вот уж тогда бы ты прославился на весь мир — первый актер, погибший в радиаторе парового отопления. И я бы просто лопнул от зависти. Да? Ладно, давайте убивайте, ликвидируйте меня! Но сначала одно вам скажу: ликвидированный человек становится потом героем. Ликвидируйте меня, ликвидируйте!
А с п а р у х. Шишман, а ведь и вправду могут объявить героем… Может, лучше не рисковать?
Ш и ш м а н. Товарищи, я сбит с панталыку!
Алоис начинает слегка пританцовывать возле Топузова.
Т о п у з о в. Почему? Почему меня? Я ведь кожа да кости!
Г е н а. Что с вами, товарищ Топузов?
Т о п у з о в. Людоедка…
А н о м а л и я. Нет здесь никаких людоедок. Это Алоис.
Т о п у з о в. А зачем она танцует?
Т р а к т о р о в. Не танцует она, просто стоит тут, с нами.
К ы н ч о. Пришел срок призраку увидеть призраки.
Т о п у з о в. Товарищи, я такой же, как вы… Я люблю вас… Не верите? Как мне вас убедить, что я как вы? Чудо сотворить, что ли? Вот скажу, что сейчас будет землетрясение, и, если оно действительно будет, тогда поверите?
Дом неожиданно начинает трястись. Качается из стороны в сторону большой абажур. Слышен гул. Падают вещи. Кынчо рухнул на стул. Землетрясение.
А н о м а л и я. Землетрясение!
Г е н а. И вправду трясет, мать вашу за ногу!
К ы н ч о. Что происходит? Товарищи, что вы толкаетесь?
А с п а р у х. Землетрясение, Кынчо!
А н о м а л и я. Все на улицу! Это конец!
Все убегают. В доме остается один Топузов. Землетрясение прекращается. Входит Ш а б а н.
Ш а б а н. Товарищ Топузов, а вы почему здесь? Ведь землетрясение!
Т о п у з о в. Никакого землетрясения не было, Шабан…
Ш а б а н. Было, товарищ Топузов. Я его на корте почувствовал.
Т о п у з о в. Тебе померещилось, Шабан… Не было. Землетрясения редко бывают. Померещилось, сынок, померещилось.
Все один за другим возвращаются. Смотрят на Топузова. Шабан — то на Топузова, то на остальных.
А н о м а л и я. Товарищ Топузов, а вы так здесь и оставались?
Т о п у з о в. А что?
В е л и ч к а. Да ведь землетрясение…
Т о п у з о в. Не было никакого землетрясения. Верно, Шабан?
Шабан неопределенно мотнул головой.
В е л и ч к а. Очень сильно трясло.
Т о п у з о в. Вам показалось. Потому что я сказал «землетрясение».
Г е н а. Я тоже считаю… Вроде бы не все качалось…
Т о п у з о в. Должно быть, порыв ветра.
Ш а б а н. Ага, это ветер… Был ветер, это точно…
Все снова облачаются в форменные халаты, обступают Топузова. Входит З а в е д у ю щ а я.
З а в е д у ю щ а я. К нам гости!
Шабан включает магнитофон. Вое поворачиваются лицом к двери. Входит Г е ч о.
Г е ч о. Отец!
Ш и ш м а н. Сынок!
Обнимаются. Входит А л о и с.
Г е ч о. Сильно оно тут чувствовалось?
Ш и ш м а н. Что чувствовалось?
Г е ч о. Землетрясение. Автобус так тряхнуло!..
Ш и ш м а н. Не знаю, сынок. Было оно или не было, это уж как ты скажешь…
Г е ч о. Было, отец, но кончилось. Все мы целы и невредимы.
Ш и ш м а н. Целы и невредимы… А ты разве один? Больше никого в автобусе не было?
Г е ч о. Нет, я один. Как у вас тут с питанием?
Ш и ш м а н. Хорошо с питанием. Ты как?
Г е ч о. Я — хорошо… Значит, кормят хорошо?
Ш и ш м а н. Хорошо, хорошо… Знаешь, сынок, я так и думал: не может такого быть, чтобы мой Гечо не приехал. Внучек-то как?
Г е ч о. Хорошо. Значит, питание хорошее?
Ш и ш м а н. Хорошее.
Т о п у з о в. Дети! Дорогие наши дети! Добро пожаловать! Рассаживайтесь, занимайте места! Мы так рады вам. Вот сюда… Прошу… (Усаживает Гечо. Обращается к остальным, воображаемым гостям.) Садитесь, садитесь, стульев всем хватит…
К ы н ч о. Этот опять выкрутится!
По одну сторону сцены рассаживаются старики и старушки, по другую — Алоис, Заведующая, Шабан. Посередине, на почетном месте, — Гечо.
Т о п у з о в. Дорогие наши дети! Гордость наша и радость! Добро пожаловать! Давно ждали мы этой встречи, с неописуемым терпением и любовью — так же, как ждали ее вы. Живется нам хорошо. Нас тут кормят. У нас есть телевизор, теннисный корт, визитные карточки, уголок болгарского народного быта, все у нас есть. Мы живем прекрасно, дорогие дети! А вы как? Будьте тихими и послушными, не возражайте, думайте о своих детях, как мы думаем о вас. Вы — смысл нашей стариковской жизни. Ради вас переносили мы трудности, обиды и лишения, ради вас иногда казались непорядочными… (Гечо.) Вы должны гордиться своим отцом! Я многому от него научился! (Обнимает Шишмана.) Спасибо, Шишман, брат ты мой!
К ы н ч о. Этот всегда выкрутится!
А с п а р у х. Потрясающий тип!
Т о п у з о в. Как хорошо, правда, Шишман?
Ш и ш м а н. Правда, правда…
Т о п у з о в. А теперь, дорогие дети, начинаем в вашу честь концерт художественной самодеятельности. Сейчас бабушка Гена с помощью подражания птичьим голосам перенесет вас назад, в прекрасную пору детства. Это, дети мои, настоящее подражание, как в жизни!
Гена смущенно выходит вперед, начинает свой номер. Топузов приближается к ней, но вдруг, качнувшись, выпускает из рук палку.