Красное колесо. Узел IV Апрель Семнадцатого
Шрифт:
Новость о Гучкове знали уже все. Кто – поражён, кто – не поймёшь. А Алексеев добавил и больше: князь Львов приглашает их всех вместе в Петроград.
Вот оно! Так и есть, всё связано! Огромные будут дела.
Вдевятером сели вокруг стола. Все два месяца фронты обменивались такими оживлёнными аппаратными разговорами и решали судьбу трона и России, – а вот только сейчас собрались вместе, друг друга видя в глаза.
Драгомиров рассказал о своих странных переговорах с немцами. И вот, от принца Баварского, германские условия мира: очистить им Армению, Молдавию, Восточную Галицию, Литву и Курляндию! Каково?!
Ну, хищники! – уже и подыхать будут, а лапой – всё гребут.
Эти переговоры с немцами на Северном фронте – кто вызвал? Не Петроградский ли Совет? Очень возможно, что огоньки оттуда. Так нагло-уверенно немцы пришли.
А в остальном – всё положение было настолько одинаково известно собравшимся, что не требовалось ничьего обстоятельного доклада, ни даже чётко поставленных вопросов, на какие бы ответить. Сидели – немногословно, сокрушённо, и только от избытка сокрушения то один, то другой генерал вспоминал, напоминал что-нибудь.
Уже возникает требование демобилизовать солдат старше 35 лет.
А немцы не сентиментальные, не отпускают и сорокалетних. Противник увеличивает срок службы, а мы уменьшаем.
Променяли у немцев пулемёт на спиртное. (Это у Драгомирова, самый «развитой» фронт.)
Хотя и выборное начало как будто официально не введено, но фактически кого солдаты хотят ссадить – того и ссадят. И нового назначишь – кого они хотят, идти против их воли нет смысла.
Зачем воевать? – «до нашей губернии немец не дойдёт».
Зачем воевать? – смертная казнь отменена. Впереди – смерть, а позади – нет.
Да что! – не добившись себе смены на позиции, полк посылает делегацию прямо в Таврический дворец! – чтоб оттуда сменили.
О каждой перегруппировке хотят объяснения: не есть ли это контрреволюция?
Это называется теперь: навинчивают сознательность.
У нас в одном штабе корпуса придумали: вынести все стулья. Только стул начальника и один стул, кто пришёл на приём. Поэтому все депутации принимают стоя, и всей ватаге не на что сесть, не рассидишься.
И чем непонятней им объясняешь, тем они скорей удовлетворяются.
Некоторые делегации требуют, чтобы начальники и штабы за неудачные боевые действия несли ответственность перед судом.
Перед каким теперь? Перед солдатским?
А в 6-й армии постановили: у офицеров не может быть вопросов, отдельных от солдат, и они не должны совещаться отдельно.
Да в артиллерии, в инженерных частях – комитеты толковые, с ними одно спасение. Там и офицеров в комитет выбирают самых хороших.
Да не только, и в пехоте много здравых. И как заметно отличие их настроений от петроградских. Они – и борются с большевицкой пропагандой.
И даже: солдат смелей говорит, чем офицер.
Комитеты издают и воззвания к дезертирам. И сообщают в волость для предания дезертира позору. И пропесочивают за опоздание из отпуска как нарушение товарищества.
Да где прекратили братание, то только комитеты. Даже поражает здравый инстинкт солдат: сколько выбирают деловых, а не брехунов.
Иногда комитеты практически заменяют слабого командира.
А при хорошем – хорошая совещательная комиссия, придают нормальность подорванным отношениям с солдатами.
Но когда комитеты слишком поддерживают начальство – их грозят сместить. И смещают.
Да нет, господа, отрицать необходимость комитетов в сегодняшней обстановке уже невозможно.
Деникин: – Нет, не верю в комитеты ни на минуту. Полностью их игнорирую.
– Потому что, Антон Иваныч, вы не в командной должности теперь.
– А телеграмма Скалона про Копенгаген как утекла? Через комитет стрелковой дивизии. Мы лишаемся уже простой секретности пересылаемых бумаг, всё – на расхищение. Агентурные сведения союзников – идут прямо на базар, – с резкостью говорил Гурко.
Он – всё выговаривал так властно, будто он не участник и не жертва этого общего падения. Маленький, быстро-вскидчивая голова, а глаза выщупывают, выщупывают. Изо всех присутствующих он был Брусилову наиболее неприятен этой самоуверенностью. Да – всеми чертами. Да – всегда.
Но хуже, если пройдёт проект с комиссарами фронтов и армий. Это что-то ужасное: ни один приказ не может быть выпущен без подписи комиссара.
«Уполномоченные народа».
Да этот проект нависает уже полтора месяца, однако до сих пор его не осуществили. Может быть, и минует.
Разбредались мысли у Главнокомандующих. О чём ни вспомни – всё ужасно.
Обсуждение рассыпалось во все стороны, и все безотрадные. Алексеев напомнил, что надо дать Корнилову пост Командующего армией. Брусилов никак не гнался иметь у себя слишком теперь независимого Корнилова – но получалось так, что придётся взять именно ему, на 8-ю армию, вместо Каледина: о необходимой отставке Каледина Брусилов уже докладывал Алексееву. Каледин в эти месяцы проявил полную неспособность к развитию в каком-либо соответствии с революционной обстановкой, ни в чём не шёл навстречу комитетам, депутатам, стал апатичен, как с полузакрытыми глазами. Уедет на Дон.
Тут сделали перерыв: Алексеева срочно вызвали. Кто же? Вернулся, рассказал: странный приём князя Львова. Ещё вчера он предупредил, что пришлёт в Ставку из минского комитета Земгора своего близкого родственника с конфиденциальным поручением (чтобы не по телеграфу? чтобы ленты не оставлять?). И вот оно (родственник тотчас лично повезёт ответ в Петроград): как смотрит Ставка на то, чтобы военным министром был назначен Керенский?
Ке-рен-ский?? Брусилов быстро оглядывал всех. Да, негодовали! – но не так, как он! Оскорбились? – но слишком мало.