Красные дни. Роман-хроника в 2-х книгах. Книга первая
Шрифт:
— Вот тут и будете жить, Казачий отдел. И приглядывайте за порядком. По коридору, за окнами и вообще... Так мы договоримся. Народу у вас бывает не так чтобы много, площади, думаю, хватит.
Михаил Мошкаров, бывший связист 4-го Донского казачьего полка, агитатор-большевик, принимавший участие в разоружении генерала Краснова под Гатчиной, а к тому еще — поэт и романтик, огорченно обвел глазами по стенам и начал вертеть в пальцах дверной ключ, не понимая, чем и когда его отдел прогневил этого Малькова и самого Бонч-Бруевича, за какие грехи выделили им столь незавидное помещение? Да еще в каком-то закоулке
— Лучше-то... ничего не было? — осмелел он. Юное, гордое лицо Мошкарова было напряжено до крайности и отчасти даже побледнело от волнения.
— Лучшего помещения, брат, во всем Кремле не найти! — опять с каким-то значением и непроницаемостью в глазах сказал комендант и встряхнул крепенько локоть Мошкарова. — Уж поверь на слово, казак!
Тут матрос переглянулся с Матвеем Макаровым, а Макаров весело подмигнул товарищам, стал маячить глазами, то есть водить ими по окружности комнат и высоким потолкам, а потом сказал тоже с каким-то значением:
— Надо согласиться, Миша. Ага. Я тоже считаю, что комнаты эти для нас самые подходящие. Ты пойми, брат, что там вот, на третьем-то этаже, над нами... Ну, понял?
Тут председатель отдела Миша Мошкаров что-то вдруг уяснил и осознал, немудрую его душу прямо-таки пронзило горячее и волнующее чувство от внезапной догадки — там, наверху, была квартира Ленина! — и он от смущения и стыда весь покрылся испариной. Заморгал карими, почти женскими глазами и схватил коменданта за локоть.
— Ты меня извини, товарищ Мальков! Не дошло сразу-то... Извини. И спасибо от всех нас! Спасибо за такое доверие!
— Ну вот, так-то лучше, — с усмешкой сказал Мальков и еще раз обвел глазами потолки двух комнатушек. — Живите и смотрите, чтобы порядок был образцовый! И вообще...
Щелкнул пальцами, выражая этим нечто свое, и ушел. А казаки долго стояли посреди небольшой комнаты и разговаривали вполголоса. Потом вышли в коридор и увидели в трех шагах деревянную лесенку в два марша, наверх, к той самой квартире... И никакой особой охраны кругом!
— Такие вот дела, Миша, — сказал Матвей Макаров, ероша свой огромный, какой-то отчасти бутафорский чуб и блестя глазами. — Доверие! Может, от самого Владимира Ильича. И об этом помнить надо всем и каждому из нас днем и ночью. А?
Краска смущения медленно сходила с лица Михаила Мошкарова. Он засмеялся с какой-то детско-хвастливой радостью:
— А когда мы подводили-то?! И Корнилова, и Краснова не мы, что ль, по миру пустили с пеньковой сумой?
— Теперь вопрос не о прошлом, Миша, а наперед, на будущее, — сказал сибиряк Степанов, пожилой казак из-под Омска. — На дворе время бурное, Россия на новую дорогу выходит, тут, братки, нам тоже работенки хватит!
К полудню секретарь отдела Тегелешкин привез грузовик со шкафами и документами, рабочие вносили из других помещений столы и стулья. Появилась пишущая машинка и при ней стриженая девушка в матросском костюмчике и узкой черной юбке. Перед обеденным перерывом зашел к казакам секретарь Совнаркома Николай Петрович Горбунов, бородатый юноша в крагах, осведомился, как устраивается отдел на новом месте, и вручил ордер еще на одну комнату в гостинице «Националь» (втором Доме Советов) — под редакцию новой газеты «Трудовое казачество».
— Вот. Свяжитесь с газетой «Беднота», там должны вам помочь по части бумаги, а потом надо подыскать свободную типографию и заключить с владельцами договор, — сказал Горбунов. — Владимир Ильич очень доволен, что надежды всей русской буржуазной контрреволюции на казачество не оправдались. Все ждали по образцу французской революции какой-то Вандеи, но ничего подобного в наших, русских условиях не произошло. Могу пожелать от себя лично вам новых успехов, товарищи! Кстати, у Бонч-Бруевича для вас заготовлены пять мандатов на съезд Советов. Имейте в виду, что борьба с «левыми» предстоит жестокая, они по-прежнему собираются давать бой по Бресту. Надо иметь это в виду.
Макаров тут же ушел, за мандатами, а Горбунов еще посидел в гостях, знакомясь с каждым, привыкая, интересуясь вестями с Дона, Кубани, Положение Советов на Дону было прочным, вся Кубань тоже была, в общем, красной, лишь в самом Екатеринодаре доживала последние дни краевая рада. Но тревожно было оттого, что через Украину чуть ли не церемониальным маршем продвигались к Донской области немецкие войска, а из манычской степи ужом переползала на Кубань, обрастая по пути новыми офицерскими отрядами, армия генерала Корнилова — «добровольцы»...
Смотрели на карту, советовались, обсуждали положение. Горбунов сказал:
— Если немцам и белогвардейцам удастся отрезать этот край, то... совсем плохо станет с хлебом. А до нового урожая далеко.
Казаки помолчали. Каждому известно было: в отличие от питерской нормы (по пятому купону продовольственной карточки — полфунта солонины, по второму купону — четверть фунта постного масла) здесь, в Москве, за все отвечала вяленая вобла, две тощих рыбины к хлебной краюшке в ладонь величиной... Но на то и борьба, на то и революция, что ж тут много говорить! До нового урожая надо держаться!
— Да. Если бы не проклятый кайзер, то к осени мы бы всякую контру задавили и зажили б хозяевами, — вздохнул Мошкаров.
— В том-то и беда, что не одни мы на этом свете живем, со всех сторон поджимают — то враги, то разного рода радетели... — сурово усмехнулся Горбунов.
... Когда стемнело и уже зажглись электрические лампочки по коридору, шел в свою квартиру на отдых Ленин. Он выглядел несколько усталым, и на лице в желтом свете лампочек копилась глубокая озабоченность. Перед съездом, неизбежной схваткой по Бресту с эсеровскими лидерами, «левыми коммунистами» из когорты Троцкого и теми, кто не понимал сути Брестского мира даже в своей, большевистской среде.
Двери в Казачий отдел были как будто умышленно распахнуты, и оттуда ложился на пол коридора яркий свет. Ленин задержался на яркой полосе, вскользь оглядел сотрудников, три чубатых головы, и, заметив знакомое лицо кубанца Николая Шевченко, вдруг стряхнул с лица внутреннюю сосредоточенность, кивнул с обычной своей доброжелательной веселостью:
— Здравствуйте, товарищи казаки!
И пошел. Слышно было — заскрипела деревянная лесенка под старыми ботинками «бульдо» с загнутыми носками. Почти неслышно открылась и хлопнула дверь наверху. Макаров переглянулся с Михаилом и секретарем Тегелешкиным, который сидел спиною к двери и, по сути, не успел даже увидеть Ильича, только слышал его голос. Сказал Макаров, будто прикидывая что-то на будущее: