Красные дни. Роман-хроника в 2-х книгах. Книга первая
Шрифт:
Тяжелые наступили дни. Едва только немцы захватили край области, по хуторам и станицам словно кто запалил бикфордов шнур. По окружным центрам, правда, еще держатся ревкомовские отряды, полки Селиванова, Вышкворцева, Мухоперца — по северу, в Калаче-Донском — части Детистова, в Песковатке — Степан Зотов, есть кое-кто и на Маныче, Сальских буграх, но дробно, сами по себе, почти не связанные единым командованием... Не успели, не смогли наладить связи, слаб оказался военный комиссариат, а тут — возня с Голубовым, с анархистами, черт бы их взял!
С рассветом закончилась погрузка последних штабных грузов, Ковалев передал свои заставы
Степь горела, слева и справа над железной дорогой вырастали черные кусты артиллерийских взрывов, пролетали чужие аэропланы. Только вблизи Тихорецкой стало тише, почувствовалась близость крупного красного штаба. Ночью миновали Белую Глину, потом Песчаный Окоп, и, чуть забрезжило, заблестели в камышах тихие, сонные воды Маныча.
«Сумеем ли тут, в самом глухом округе, собрать силы? Если уж не на германских оккупантов, так хоть на своих мятежников?» — размышлял Ковалев, с трудом раздирая пухлые, непроспавшиеся веки.
Сальский округ, издавна считавшийся наиболее привольным и богатым землей, водами, рыбной ловлей и охотой, целинным простором для конных отводов, был тем не менее самым пестрым по характеру населения во всей Донщине. Так же как в северных округах, здесь на границе донской, кубанской и калмыцкой степи преобладало «голутвевное» обедневшее казачество, сплошь и рядом батрачившее у богатых скотопромышленников и владельцев конных косяков. Много селилось и пришлого люда, стекавшегося из Царицынского уезда, Донецкого бассейна, Среднего Поволжья. По соседству с казачьими станицами и бедняцкими выселками курились калмыцкие зимовья, а по линии железной дороги, в Великокняжеской, Торговой, Котельниково, там и сям гремели всякого рода мастерские, депо, мелкие заводы и паровые мельницы, скопления рабочего люда. Сальский округ всей основной массой населения поддерживал Советскую власть, здесь почти стихийно, без наезжих комиссаров возникали станичные, слободские, хуторские совдепы и красногвардейские отряды при них. Сюда еще не докатилась волна мятежей, но именно в здешней степи волком кружил отряд атамана Попова в полторы тысячи сабель...
Дорошев ждал Ковалева в Великокняжеской, успел побывать в отрядах, провести митинги, знал обстановку.
— Главная беда — партизанщина. Не успели мы все это разнузданное, самостийное войско превратить в регулярство, укрупнить. В этом беда, Семенович. В станице Платовской — большой отряд Никифорова, в ней есть конная сотня, а в сотне калмыцкий взвод, и все держатся сами по себе. У Корольковского завода тоже крупный отряд бывшего вахмистра Думенко, а рядом пеший — прапорщика Шевкоплясова, но про объединение не хотят и думать!
— Так это они один другому не хотят уступить, а ежели их сверху объединить? Это ж — целая дивизия!
— Вот. Надо авторитетом ЦИК и нашего Совнаркома сливать эти отряды в одну часть и сразу — присягу, чтобы никакого колобродства!
— Давай съездим на Царицын, свяжемся со штабом, договоримся о боепитании, и сразу — сюда. Если еще экспедиция Подтелкова пройдет успешно, да наберет он народу, как обещал, на целую дивизию, сразу дело поправим! Эх, Ипполит, родной ты мой, как хочется к уборке хлеба всю заваруху кончить, мирными делами заняться. Хотя бы на свободной от немцев территории... Между прочим, от товарища Серго какие известия?
— Вроде бы под Торговой настиг хвостовой эшелон, но там их —
— Ничего! Только бы Подтелков голос подал с верхов, а там у нас дело пойдет! — снова воодушевился Ковалев.
Председателю ЦИКа и главкому Донской республики Виктору Ковалеву, при его тяжелой и вполне возмужавшей судьбе, было всего тридцать пять лет, и, как всякий нестарый, только еще вступивший в зрелость человек, он был в душе оптимистом и жил надеждами. Тому способствовала его душевная, гражданская вера: ведь справедливое дело несем на своих плечах, в слабых и, может, даже неумелых руках, — да неужели же не осилит оно, святое и правое дело, эту темную, вставшую над родным краем тучу беды и вражды человеческой?..
Относительно маршрута своей экспедиции Федор Подтелков рассуждал правильно. Еще в вагонах, на станции Грачи, он сумел убедить членов штаба:
— Нам во что бы то ни стало надо из этого тупика выскочить первыми! Тут дорог каждый день и час!.. Зараз не только немцы жмут на отступающие эшелоны Щаденко и Ворошилова, но вся контра повстанческая под натиском донецких частей может хлынуть в северные станицы и опередить всю нашу мобилизацию. А вырвемся из этой кутерьмы, опередим контрреволюционный вал, то за несколько дней наверстаем упущенное, наберем десяток полков. У нас в Усть-Хопре все фронтовики — красные!
Сначала все шло хорошо. На водораздельной возвышенности между Полой Калитвой и Чиром степь была пустынна, населенных мест мало, и Карпово-Обрывской и Сарино-Голодаевской волостях мужики и хохлы-тавричане красных казаков встречали хлебом солью. Охотно меняли лошадей в запряжках проезжающей комиссии Донисполкома. Подтелков, излишне взвинченный и горячий в этом путешествии, радовался:
— Прорвемся, не могёт быть! Скоро уж и Чир переедем, а там — наш родимый Уст-Медведицкий округ! Алаев, Петя, садись ко мне в тарантас, покалякаем!
Из села Полякова на рассвете послали нарочного-квартирьера на хутор Рубашкин, чтобы там приготовили сменных лошадей для отряда. Погода вдруг начала дурнеть, завернуло холодным ветром, и вслед за тем пошел нудный, мелкий, обложной дождь. На колеса бричек черным войлоком стала накручиваться земля, дорога разом отяжелела.
При спуске в хутор, несмотря на холод и ненастье, встретилась парная упряжка. Подтелков, шагавший при первой бричке, разглядел сквозь холодную морось правившего лошадьми бородатого казака, а за ним — молодого, усатого, по виду фронтовика, с дородной казачкой, и удивился. На фуражках обоих мужчин белели свежие кокарды, а на плече фронтовика высунулся из-под серой попоны-накидки и урядницкий погон.
Поздоровались, Подтелков вроде бы по-свойски кивнул молодому:
— Куда путь держим при всем параде? На императорский смотр?
Казак (он полулежал на коленях жены, воткнув локоть в мякоть сенной подстилки) привстал и свесил ноги с наплески. Оправил на плече попону, и так неосмотрительно высунувшийся погон исчез с глаз.
— Не до смотров уж, полчок, только что из борозды вылезли! — сказал он с видимым неудовольствием и оглядел мутный край горизонта. — Думали передохнуть и от пашни, и от осточертевших винтовок, а тут новое наказание! Прилетают вчера нарочные из Краснокутской, говорят, что Советскую власть ныне закрыли, судить будут ее громогласно, и с тем при оружии скликают всех в станицу. А кто не поедет, тому — шомполов ниже поясницы. Это как?