Красные и белые. На краю океана
Шрифт:
«Сколько же он стоит?» — спросила Серафима.
«Пятьдесят тысяч золотом»,— прошептала Матрена.
Серафима .обратилась к атаману.
«Пятьдесят тысяч псу под хвост? — с солдатской непринужденностью захохотал Семенов. — Сделаю проще — и кулон будет твоим, и червонцы в моем кармане. Поставлю Соловьева к стенке...»
Бореньку арестовали. Чтобы спасти мужа, Матрена даром отдала царицыны бриллианты, но Боренька оказался неблагодарным. В ту же ночь, оставив жену на произвол судьбы, он скрылся из Читы и вынырнул только во Владивостоке. Там-то и встретился он с полковником Широким, стал его адъютантом и теперь в Охотске
Об этих подробностях смятенной своей биографии Боренька не любил рассказывать. Елагин, впервые слушавший его рассказы, заметил убежденно:
— Вам надобно писать мемуары. Когда-нибудь история потребует подробностей о гибели династии Романовых, а подробности-то зарастают травой.
— К тому времени из наших костей вырастет трава, именуемая чертополохом,— грустно ответил Боренька.
— Говорят, генерал Дитерихс многое сделал, чтобы восстановить историю последних дней царской фамилии,—сказала Каролина Ивановна.
— Да, адмирал Колчак поручил генералу Дитерихсу возглавить следствие по делу казненных. Дитерихс и следователь Соколов собрали огромнейшее количество документов, показаний, царских вещей в Екатеринбурге, Персии, Алапаевске, допросили сотни человек, в том числе и меня.
— Где сейчас генерал Дитерихс? — заинтересовался Елагин.
— В Харбине, на покое...
ГЛАВА ПЯТАЯ
Водяная стена, вскипая пеной, играя прозеленью, обрушивалась в пропасть. Феона пробралась за водопад, остановилась на узеньком выступе.
Она смотрела в пропасть за водопадом, но не замечала радужных стволов водяной пыли, скал, изузоренных пеной, замшелых лиственниц, дрожащих от непрерывного грохота. Мысли сосредоточились на Андрее, и уже ничто больше не тревожило, не интересовало ее. От полноты любви Феона испытывала душевную легкость и ту особенную окрыленность, без которой нет вдохновения. Поэты — вечные труженики мечты — раньше других приближаются к состоянию влюбленных и пониманию страстей.
Феона нетерпеливо ожидала возвращения Андрея. Прошли намеченные сроки, Андрей не возвращался, и ей казалось, что он заболел или попал в какую-то беду. Мучило желание отправиться к Андрею, но одной было рискованно. Можно было ехать в сопровождении полковника Широкого, но в последнее время он настойчиво, даже прилипчиво стал ухаживать за нею.
Феона подшучивала над Виктором Николаевичем, иногда грозила^ пожаловаться Каролине Ивановне; о любовной связи охотской миллионерши и полковника сплетничал весь городок. Феона избавлялась от частых встреч с Виктором Николаевичем тем, что с раннего утра уходила в сопки; тайга, как и море, были ее родиной, она знала и любила их и не боялась одиночества.
Феона на вертлявой «ветке» переправилась через Кухтуй в поселение Булгино, где жили якуты, тунгусы, потомки русских землепроходцев. Лачуги и яранги были разбросаны между деревьями, на пряслах висели связки вяленой кеты, сырые оленьи шкуры, у дверей дремали собаки. Феона вошла в ярангу Элляя — давнего своего приятеля-оленевода. У Элляя сидел ша-ман о ржавый и сухой, с морщинистой, заостренной физиономией, похожий на деревянного идола.
Капсэ бар, девка Феонка? — обрадованно спросил Элляй.
— Нет новостей, рассказывай ты,—ответила Феона традиционным приветствием.
— Хорош урожай на кедровые орехи, будет урожай на белку. Нынче много тетеревиных выводков — соболя много, а речки потемнели не от заморозков—
Феона одобрительно кивала: было приятно, что старик посвящает ее в новости таежного мира. Шаман же вынул изо рта трубку, свел к переносице черные брови.
— Скажи, ты охотница?— спросил строго.
— Я не промышляю белки.
— Может, умеешь ловить рыбу, женщина?
— Рыбалкой не занимаюсь...
— Покупаешь звериные меха?
— У меня нет товара для обмена.
— Тогда зачем тебе знать наши новости, женшина? И для чего ты явилась в стойбище?
— Я пришла к своему старому учителю,— мягко ответила Феона.
Она не лгала. Элляй с детства учил ее своим охотничьим навыкам. От него узнала она, что стланик осенью ложится на землю, чтобы не погибнуть от северных морозов. Снегом засыплется, перезимует в тепле. Элляй научил ее разжигать костер на ледяном ветру и в проливной дождь, определять свое местонахождение по звездам, по деревьям, обраставшим мхом или вытянувшим свои ветви в одну сторону. Еще показывал он, как надо мастерить ледяные ловушки на горностая, как ловить белых куропаток. Как это просто и как интересно! Феона наливала в бутылку горячей воды и вдавливала посудину в сугроб, держала так минуты три, потом вынимала. Отверстие покрывалось ледком, в него нужно было бросить брусничную ягоду. Куропатка просовывает головку в отверстие, чтобы достать ягодку, но обратно выташить уже не может, лапки скользят и нет размаха для крыльев. Все эти и другие маленькие тайны тайги и сейчас волновали Феону и казались такими же сказочными, как полет во сне.
На закопченных стенах между пучками лекарственных трав и прозрачными щучьими кожами висел шаманский бубен, украшенный совиными перьями, расшитый розовым бисером. От крепких запахов ворвани, дикого чеснока, тюленьего жира у Феоны закружилась голова.
Слух о появлении гостьи разнесся по стойбищу, в ярангу заходили жители, рассаживались на корточки вдоль стен, закуривали трубки, сосредоточенно сплевывали на пол. Пожилая якутка подала Элляю какой-то сверток, он вынул из него запотелую флягу. Старики равнодушно глазели на флягу, и только напряженные складки в уголках губ выдавали их волнение.
Феона знала нравы таежных жителей, уважала обычаи, подчинялась неписаным, но непреложным их законам. По этим законам обязательна помощь в беде всем, даже злейшим своим врагам, так же как обязательно гостеприимство или честность. В простоте и заземленности таежных аборигенов Феона не видела трагедии. Не видели такой трагедии и сами жители стойбища.
Феона не принадлежала к поборникам социальных перемен в жизни малых народов Севера, она просто жила рядом с ними, помогала, чем могла, пользовалась их помощью. Старики стойбища, особенно Элляй, познали то, что Феоне еще предстояло познать,— борьбу за жизнь и любовь.
Но у стариков и у Феоны были разные небеса.
Если небо Элляя было его прошлым, в котором жили души сородичей да сонмища злых духов, то небо Феоны цвело всеми красками будущего. Небо ее состояло из голубых горизонтов, розовых облаков, поющих ручьев; в центре этих блистательных видений находился он — единственный и любимый.
Солнце жило в каждом кристалле инея, все: от полыни до серых валунов — словно покрылось крупной солью. Феону по самое сердце заливало сияние осеннего дня. В этот день она столкнулась на площади с полковником Широким.