Красные камзолы
Шрифт:
Сколько выстрелов можно сделать пока ствол полностью не прогорит? По-разному. Бывает — сотню раз пальнул и амба, а бывает, что ружье служит десятилетиями. Вон, у Семена Петровича мушкет еще прошлую войну со свеями помнит. Считай, полтора десятка лет уже живет. А вот был пару лет тому молодой офицерик в роте — так у него ружье в руках на втором выстреле взорвалось. Глаз офицерику выбило, и комиссовали его из армии. Даже года не отслужил. Тоже барчук был. Но ты на свой счет не принимай, ты вроде толковый, а он так себе был, слишком много про лишнее всякое думал.
Впрочем, все эти знания пока — теоретические. Стрелять по-настоящему мы будем еще не скоро. Сначала теория. Все, что говорил и показывал Фомин — надо будет суметь ему пересказать и показать. Затем —
Прицельные приспособления на мушкете примитивные. Просто приварена длинная узкая пластина к концу ствола и все. То есть точность прицеливания весьма относительная. Впрочем, и кучность стрельбы оставляет желать лучшего. Круглые пули да из гладкого ствола вообще швыряет не пойми куда. Пуля, конечно, круглая. Но свинец — металл мягкий, пальцами промять можно. Соответственно, летит она с большим разбросом. На который так же влияет и порох, и пыж и все на свете. Дальше ста шагов стрелять не рекомендуется. Впрочем, есть мастера-охотники, которые умудряются с мушкета в птицу попадать. Опыт — великая штука. Ружье — его ведь чувствовать надо. Другое дело, что охотники сами себе пули льют и патроны снаряжают. Нам до такого еще учиться и учиться.
Потому, специально для таких неучей как мы здесь и придумана линейная тактика. Чем больше людей поставил плечом к плечу — тем плотнее залп. Чем плотнее залп — тем больше врагов убьешь с одного раза. Чем больше убьешь — тем слабее будет залп у них, а, значит, вас больше выживет ко второму залпу. А всякая точность и снайперство — это оставьте писателю Фенимору Куперу и его могиканам, которые в книжках стреляли круче, чем снайпер двадцать первого века из тюнингованного "баррета".
Само ружье достаточно простое. Запаянная с одного конца труба уложена в деревянное ложе и прихвачена тремя железными скобами. Сбоку просверлена дырочка — затравочное отверстие. Курок с полкой и замком в одном корпусе просто прикручивается сбоку. Одним винтом — курок, другим винтом — полка с крышкой. Крышка — это такая штука… планка, к которой приделан небольшой щиток, внешне напоминающий ложку. Щиток — это огниво, в него бьет кремень и высекает искру. Когда крышка закрыта — планка полностью ложится на полку с порохом. Курок бьет кремнем по ложке — он самим ударом ее сдвигает, планка замка приподнимается и высеченные искры сами падают на полку. Пшшш-быдыщь! И все в дыму. Конус дыма метра полтора перед стволом и облачко диаметром сантиметров тридцать сбоку — это то, что вылетело из затравочного отверстия и прогорело на полке. Интересно, когда целая рота или полк будут палить — это ж сколько дыма будет? Думаю, побольше, чем на стадионе после гола в матче "Зенит" — "Спартак".
Самая высокотехнологичная деталь мушкета — это подогнивная пружина. Не подгнившая, не подогнутая, а именно подогнивная. В нашем шестаке все парни чуть челюсть не вывихнули, пока это слово выучили. И так, и сяк коверкали слово, пока Ефим не подсказал, что "подогнивная" — это от слов "под огнивом". Такая упругая стальная скоба, похожая на букву "Л" положенную на бок. Собственно, это она и щелкает, когда курок ставится на полувзвод и боевой взвод. Все остальное в мушкете — откровенный хенд-мейд, сделать такое можно тяп-ляп на коленке в любых условиях, не такое уж оно и сложное… А вот без пружины курок не работает. И в поле такое не изготовишь, тут нужен металл особый, кузнецом знающим сваренный.
Горит черный порох дымно, грязи после себя в стволе оставляет много. Фомин сразу нас предупредил, что чистить мушкет придется много и часто. И не только после каждой стрельбы, но и после дождя, снега, пыльной бури, падения метеоритов… Ну, про метеориты я уже сам додумал. Уж очень строгое лицо было у Фомина, когда он перечислял все невзгоды, от которого надо защитить свое оружие. В общем, у кого будет грязное и неухоженное ружье — тот будет бит палками. Все предупреждены, так что без обид. Можно ходить с засратыми штанами, но с грязным ружьем — нельзя. Все понятно? Все понятно. Вопросы есть?
Вроде нет… А, не, вон Сашка снова проявляет свое неугомонное любопытство.
— Господин ундер-офицер, а когда нам дадут пострелять? Ведь стрелять — это же основное умение солдата, мы же должны это освоить!
Фомин слегка покачал головой и ответил:
— Стрельба — это не самое главное умение солдата. Если хочешь знать, у нас в полку есть солдаты, которые прошли всю войну со свеями и ни разу не выстрелили. Солдат на войне большую часть времени ходит пешком, вытаскивает из грязи телеги и — правильно ухмыляешься, Жора. Копает. Копать вам придется много и часто. А стрельба — это уже если генеральная баталия случится. Только до нее, баталии, надо еще дойти. И обоз дотащить. И ретраншмент подготовить. А это значит — что? Это значит — хорош болтать, собирайтесь.
Был конец апреля, когда наш учебный батальон покинул загибающийся от эпидемии военный лагерь в Луге. И направились мы на соединение с остальным полком, в Ригу. Это в полтора раза дальше чем от Луги до Кексгольма. Батальон, конечно… без слез не взглянешь. Около двухсот рекрут и примерно столько же старослужащих. Тощие, не особо чистые. На рекрутах мундиры вроде новые, а уже замызганные от постоянных экзерций. До полного штата не хватает еще трех с лишним сотен солдат. Они были, эти сотни пополнения, но очень много народу слегло с тифом и дизентерией. На глаз — так гораздо больше половины лагеря. Приехавший из Риги майор, командир батальона, с кем-то договорился из начальства учебки и забрал в наш Кексгольмский полк всех здоровых рекрут. Так и набралось две сотни. Из них собственно кексгольмских — не более пяти десятков. Мда… Все-таки самое главное в армии — не ружья и не пушки. Главное в армии — это баня и сортир. И нормальный котел, в котором можно воду кипятить. И мясо варить. Мясо! Как же жрать охота, а? Но хрен там. Пасха будет где-то в мае, а пока постимся. Кашей с луком и чесноком. И с хреном, ага.
Батальонное имущество было погружено почти что на сотню телег. Колонна растянулась от горизонта до горизонта. На глаз — где-то километра два, а, может и побольше. Весенняя распутица уже закончилась, пробилась молодая травка. Большинство солдат шли босиком, повесив связанные между собой ботинки через плечо. Почему бы и нет? Земля теплая, осколков стекла, гвоздей и прочих радостей двадцать первого века на дороге не валяется, Да и сама дорога грунтовая, даже без гравийной подушки. Оно даже приятно, босиком по земле походить после долгой зимовки. Тем более местным не привыкать. Я еще в бане обратил внимание — кожа на стопе у большинства как бы не крепче подметки сапога.
Правда, двигались мы не быстро. Если первые телеги шли ходко, по сухой дороге, то уже где-то двадцатая повозка шла по разбитому грунту. А уж сотая тащилась по взбитой сотнями ног и колес грязевой чаче. Потому каждый километр или два был привал, чтобы дождаться отстающих. Помочь из грязи вытащить завязший транспорт, накосить серпом травы или нарубить шпагой веток, чтобы забросать особо неприятные лужи… Неприятно идти в хвосте колонны. Но то не наша печаль.
Наша печаль другая. Мы, как образцово-показательные рекруты, шли во главе колонны. При полном параде. В застегнутом на все пуговицы камзоле, в ботинках, штиблетах, с ранцем, со скатанной епанчей через плечо, и мушкетом на плече и перевязью со шпагой через другое плечо, и напудренными белыми волосами под суровой армейской треуголкой. Единственное послабление, которое позволил нам Фомин — это по случаю теплой погоды оставить кафтаны на телеге и идти в одних легких камзолах. А так — все идут по-простому, по-походному, свалив шпаги, ружья и вещмешки на телеги, да босиком по весенней травке, а мы вшестером маршируем, как это назвал ундер-офицер — головным дозором. Чтобы, значит, глядя на нас всякий встречный мимохожий видел — идет армия, а не голытьба какая.