Красными нитями
Шрифт:
Лицо отца исказилось. Впервые, наверное, на нём появились настоящие эмоции: сразу и страх, и отчаяние, и ярость.
— Замолчи, Кай! — грубо сказал отец. — Я не хочу слышать такой тон. Ты сейчас же расскажешь мне, что вы задумали, и я помогу вам, ясно?
Кай достал часы из кармана. Маленькая стрелка подползла к двойке. Совсем чуть-чуть. Надо идти. Он уже было открыл рот, чтобы ответить, как церковник замолчал, а рабочие зашевелились. Они поднялись с колен и гуськом пошли к кафедре отца.
Тот сразу подвинул ящик к краю. Первый рабочий с неприязнью посмотрел на него
— Король отменил церковный налог. Мы знаем.
Отец выпрямился и строго ответил:
— Он только внёс предложение, но Совет отклонил его. После службы необходимо оплатить налог.
Одной рукой он снова подтолкнул ящик, а другой указал Каю, чтобы тот отошёл в сторону.
— Эй, мужик, зарплату опять задержали. Ну нечем нам заплатить! — послышался голос из толпы.
Другой его поддержал:
— И вообще мы не просили этой вашей службы!
— Обязанность каждого вносить церковный налог закреплена Советом, — строго отчеканил отец.
Кай снова посмотрел на часы — ещё шестьдесят минут. Хотелось в башню, к Адайн, к Рейну, попрощаться, но уйти отсюда он тоже не мог. Не в такой момент.
— Эй, — послышался голос церковника, проводящего службу. — Что происходит?
Вышло ещё несколько служителей — все в одинаковых черно-белых костюмах.
— Сам скажи! — разъярился другой рабочий. — Король отменил налог!
Кай сделал шаг к отцу. Рабочие были сильнее, в большем количестве, они могли бы уйти, и никто их не остановил. Но они не уходили. Искали повод. И сейчас этот повод они видели в ответе его отца, этого проклятого упрямца.
— Указа не было. Уплатите налог и ступайте домой!
Отец поддержал церковника:
— Всего десять киринов. Таков порядок.
— Да нечем нам платить, зарплату не дали!
— Король отменил налог!
— Мы не хотели идти сюда!
Рабочие обступили отца тесным кольцом, а некоторые прошли дальше, к проводящему службу. Тот вернулся за аналой и встал с надменным видом.
Кай переглянулся с Кирионом, посмотрел на часы. Надо идти. Или говорить. И именно слова сейчас могли стать тем шансом, который он когда-то обещал дать своему Крысиному совету. Может, революцию ему уже не повести за собой, но начать он должен.
— Эй! — грубо крикнул Кай. Взгляды рабочих, отца и церковников уставились на него.
Слова никак не вязались. А что, черт возьми, сказать? Кем он себя возомнил? Нашёлся герой!
— Да, черт возьми, — ухмыльнулся Кирион, отвечая в тон мыслям. — Может, с задержкой, но нашёлся.
Кай сделал глубокий вдох. Прежде он тоже умел говорить, говорить легко, не сдерживаясь. Затем кто-то поставил невидимый заслон, но тот ведь почти сломался. Кай вспомнил, как это может быть. Да, у него так и не нашлось таких красивых и складных слов, как у Рейна, или решительных, как у Эль. Даже как у Адайн, настойчивых и колких, тоже не было. Зато нашлись свои: заученные ещё в Ре-Эсте, но с которых Канава содрала всю шелуху.
Надо идти. И говорить.
— Вы что, думаете, они решают, кому платить налог, а кому нет? — Кай махнул рукой на отца. Он пробирался через рабочих к аналою, не переставая говорить: — Они делают, что им скажут — что скажет Совет. Что, не знаете, это он стоит над королём! Пусть тот хоть золотом всех обсыпать пообещает, да кто ему позволит? Если что Совет и готов вам дать, так это кучу дерьма, зато на красивом блюдечке.
Кай подскочил к аналою. Церковник протестующе взмахнул руками, густые брови недовольно сошлись на переносице, а губы презрительно скривились. Кай уставился на это противное красное лицо, на жирное тело, на блеск камня в золотом перстне. Вот такой и была вся эта чертова Церковь.
Кай с силой толкнул мужчину, и тот, нелепо взмахнув руками, упал с возвышения вниз, на спину. Одни рабочие позволили себе только робкую улыбку, другие — настоящую усмешку, а третьи загоготали.
Церковник поднялся, громко дыша, и выкрикнул:
— Я это так не оставлю, отступники!
Он бросился сквозь толпу к выходу.
Кай снова повернулся к рабочим.
— Так вы это хотите, такое блюдечко? — крикнул Кай. Он положил руки на резной, позолоченный аналой. На нём ещё лежала толстая Книга Братьев в переплете из белой кожи. Кай не сдержал дрожи: это чужое место, место отца, не его — мальчишки, который всегда норовил сбежать со службы.
Но это он сейчас стоял перед толпой и вызвался говорить, и сказать надо было также громко, уверенно, с горящим взором, как это делали церковники — и даже ещё громче, увереннее и ярче.
— Эй, что ты предлагаешь?
— Ты вообще кто?
Толпа отозвалась криками. Кай по глазам, по яростным лицам видел — вот они, измученные отчаявшиеся люди, которые уже так устали терпеть, что были готовы поднять головы. Надо лишь показать им, как это сделать.
Только действительно, как?
— Как-нибудь! Жги! — крикнул Кирион и ухмыльнулся. Уже без недовольства, без злобы — с задором.
— Кто я? — воскликнул Кай. — Да хрен какой-то, которого вы можете не слушать.
Толпа отозвалась смешками. Да, слова всё-таки находились. Подобранные в Канаве, услышанные от нищих и работяг — знакомые большинству лицийцев. Близкие даже ему. Но были и другие слова. Высокомерные, громкие — что аж до тошноты. Но он знал их тоже, ведь и Ре-Эст был его частью.
— Но если послушаете, я не скажу, я покажу, что делает Совет.
Кай скинул пальто и быстро расстегнул жилет.
— Ээ… — послышалось в толпе.
Ухмыляясь, он снял рубашку и остался в одних штанах. Обе руки, живот, грудь покрывал чёрный узор, похожий на сеточку вен. Он обошёл сердце стороной, но ненадолго. До конца оставался всего пятьдесят минут, но пока он не кончился, надо было идти или говорить.
— Знаете, что это? Я умру меньше, чем через час, — Кай посмотрел на отца. Краска у того мгновенно ушла с лица, руки затряслись. — Инквизиторы натравили на меня лакку — ту тварь, которой у нас пугают детей. Точнее не на меня. На моего брата. Я прикрыл его, и укусили меня, мне теперь умирать. Почему? Да черт возьми, мой брат — Рейн Л-Арджан, король Кирии. И если вы думаете, что его похитили Дети Аша, то вы клюнули на брехню Совета. Он сбежал, чтобы не играть в игры шестёрки, и за это его решили убить.