Красными нитями
Шрифт:
Рейн поставил ногу на среднюю часть балкона, рукой зацепился за каменного орла на углу и, поднявшись повыше, прокричал:
— Эй!
Сначала всего один или двое, а затем всё больше и больше людей поворачивали к нему головы и тыкали пальцами. Некоторые сложили руки вместе и прижали ко лбу — то ли приветствовали короля, то ли собрались помолиться, решив, что увидели живого мертвеца.
— Я ведь первый раз здесь, чтобы сказать от себя, не по бумаге, заготовленной Советом! — прокричал Рейн.
Прежде перед народом Лица ему приходилось
Но теперь пора рвать все поводки.
— Что, думали, я умер? — толпа так близко подошла к балкону, что первым рядам пришлось запрокидывать головы. — Да, Совет хочет, чтобы вы решили, что остались одни. Это его слушок, но он недалеко ушёл от правды.
Толпа взорвалась криком, задние ряды насели на передние. Рейн вздрогнул, вспомнив, сколько человек погибло тогда, в день коронации, из-за давки. Он поднял руку, как это делал король Рис, когда призывал к тишине, и его тоже послушали — так быстро, что Рейн не сразу поверил, что люди слушаются его, ноториэса.
«Короля-ноториэса», — с ухмылкой поправил он сам себя.
— Вместо меня погиб мой брат.
Отец написал в письме, что сказал Кай. Сначала Рейн раз за разом перечитывал момент, где тот говорил: «Мой брат — Рейн Л-Арджан, король Кирии» — и только после разглядел, что Кай же обвинил Совет, и это нельзя упускать. Когда новая молва разнесётся по городу, сказанное Рейном и Каем встретится и даст Совету ещё одну пощечину.
— Его убили инквизиторы, с которыми я проработал четыре года, — Рейн сделал голос тише, толпа ещё теснее сбилась в кучу. — И больше всего мне сейчас хочется просто сесть и оплакать его, ведь мы даже не успели поговорить. Но что это даст и кому сделает лучше? — взревел Рейн, подтягиваясь ещё выше. — Я лишь могу продолжить те слова, которые сказал мой брат в Восточной Церкви. Мы не нужны Совету, а значит, мы сами должны взять то, что нам необходимо. Но я не хочу крови…
«Хочу», — подумал Рейн, сдерживая коварную усмешку.
— … Поэтому я обращаюсь к Совету, — он указал рукой на здание напротив, которое полукругом обнимало площадь. — Хватит прятаться! Созывайте Народное собрание, если считаете своё дело правым, и мы проведём новые выборы. Нам больше не нужны ни вы, ни короли, нам нужны мы сами, и власть будет в наших руках!
В дверь с силой ударили. Спрыгнув, Рейн сжал пальцы в кармане брюк. Примерно на такое время он и рассчитывал, больше не требовалось — достаточно посеять смуту и заявить о себе, а люди подхватят, и шестёрка начнёт делать ошибки.
— Я не буду королём, мне не нужна власть, но я не отдам её, пока Совет находится на верхушке. Это ещё моя страна, мой город, а теперь — моя революция!
Дверь с шумом выбили, в проёме показались стражи. Первый нерешительно застыл на пороге, но следующие тут же толкнули его в спину и заполонили комнату.
«Пора», — Рейн бросил бомбу как можно дальше и перемахнул через ограждение, уцепившись за выступ. Раздался взрыв, балкон задрожал, ладони разжались, он полетел вниз. Тело хорошо помнило предыдущую работу: Рейн, успев сгруппироваться, приземлился на ноги, сразу оттолкнулся от земли и побежал сквозь толпу, которая заходилась криком, хаотично двигалась и цеплялась за него.
Он своё дело на сегодня сделал — теперь пора толпе сделать своё.
Рейн листал Основной Закон. Правее лежал открытый Законник двухсотого года. Юридически второй документ содержал только дополнения, но уже более ста лет Совет при принятии решений всегда ссылался на них, несмотря на второстепенное значение.
Когда на это указывали политические оппоненты, шестёрка умело тасовала факты, но против одного она не могла пойти — слово короля было равнозначно всем голосам Совета. Требовалось лишь, чтобы об этом напомнил сам правитель.
Раздался быстрый стук в дверь, вошла Антония, не став ждать ответа.
— Как здесь темно, — она посмотрела на газовый рожок, слабо освещавший комнату.
— Ага, — откликнулся Рейн и положил руки на стол. — Ты что-то узнала?
Девушка опустилась на низкий табурет в углу с таким величественным видом, будто садилась на трон, а заговорила, словно пришла огласить величайшую новость.
— После того взрыва все, кто был на площади, окружили Дом Совета и потребовали от него созыва Народного Собрания, — Рейн довольно улыбнулся. — Гвардейцы и полиция попытались разогнать народ, но к площади стягивались рабочие, ремесленники, лавочники, даже крестьяне. Опять были убитые с обеих сторон.
Рейн кивнул. Это ожидаемо. Церковь учила, что смирение и послушание всегда давались через боль, но настойчивость и решимость тоже появлялись не просто так.
— В срочном порядке собрался Совет. Собрание длилось три-четыре часа, после него советники объявили о вводе военного положения.
Рейн перегнулся через стол, дрожа от нетерпения. Вот же, ну вот, первая ошибка Совета!
— От их имени выступал В-Бреймон. Я его видела, он выглядел не таким бравым, как обычно, да и растерянным.
Рейн довольно потер руки. Ещё бы Ригард не растерялся. Его умника-брата убили, он остался один, на стороне Совета, против которого ещё недавно хотел выступить — так что же, присоединиться, бежать, мстить? Скоро он запоёт, ещё как запоёт.
— Хорошо. А что лицийцы?
— Гвардия вытеснила всех из Прина, но стычки продолжились на востоке и юге, — помолчав, Антония спросила: — Что дальше, Рейн?
Он потер клеймо и расслабленно откинулся на спинку:
— Новые слухи. Люди не должны отступать, иначе, когда соберётся Народное Собрание, оно не выступит против Совета, что бы я не сказал.