Красный камень Каррау
Шрифт:
– Миледи. – Опускаясь перед ней на колено. Одну руку прижав к груди, а второй придерживая полотенце.
Принц развернулась. Прошла к двери – и заперла её.
Между её грудей, подчеркнутых пышным платьем, синела еще одна татуировка – ключ.
Я опустился на колено, придерживая одной рукой полотенце на талии, а другой закрывая рану на груди, которая только взялась коркой. Глядя в пол – всё равно я чувствовал Принца, её голодную природу – рот, открывшийся в комнате, и засасывающий тепло. Вода капала с волос моих на ковер.
Она может вцепиться мне в горло сейчас, и на этом всё закончится. Она – Принц. Вплетена в структуру города как несущая нить. Как сосуд, в который входят тысячи ручьев.
Маленькие розовые туфли остановились рядом с натекшей с меня лужей. Прикосновение к макушке – едва различимое. По позвоночнику пробежали мурашки.
Я не поднимал головы, и она это сделала сама: взяла меня за подбородок сухими пальцами, приподнимая лицо вверх. Короткие бесцветные ногти впились мне в кожу и потянули. Выше, еще выше. Заставляя поднять голову, выпрямиться, и – встать.
Принц не разрешала говорить, и я держал во рту все те слова, что приготовил для аудиенции. Я их скажу. Но позже. Когда буду одет.
Принц убрала пальцы от моего лица – чтобы сжать запястье. Отводя мою руку от груди и заставляя открыть рану.
Длинная полоса, от ключицы, вдоль центральной линии тела – по груди и животу, резким изгибам – к ребрам слева. Запекшаяся корка, неприятно воспалившиеся края. Царапина неглубокая, чистая, но всё не закроется. Потому что я то бегу, то с немертвыми сталкиваюсь.
Быть в домусе клана само по себе – огромный риск. Но прийти сюда с кровотечением – всё равно что с наклейкой «съешь меня».
Принц прижалась взглядом к ране. От того, как она смотрела, стало горячо и жутко.
Рывком подалась вперед – прижимаясь прохладными губами к моей груди. Я заставил себя стоять. Сжал кулаки, задерживая дыхание, замирая.
Оттолкнуть её будет оскорблением. Но не позволять же себя укусить.
Она не кусала.
Она слизывала чешуйки крови, вновь и вновь проходя языком по ране. Язык её был светло-розовым и шершавым, как у кошки. Каждое прикосновение – дерущая боль и влажный холод. Я отпустил полотенце и уперся ладонями ей в плечи – холодные, открытые широким вырезом платья, нажимая – пытаясь ее легко отодвинуть.
Принц разодрал рану, и выступила кровь. Ее тело сотрясла дрожь. Она опустилась ниже – вылизывая и раздирая еще сантиметр царапины. С целеустремленностью голодной ящерицы.
Меня передернуло. И я ее оттолкнул.
Вложив силу в руки, отшвырнув от себя на несколько шагов.
Взгляд вампира полыхнул голубым. Тонкие линии бесцветных бровей сдвинулись, прочерчивая глубокие недовольные морщины. Язык дважды прошелся по губам облизываясь.
Принц отступила. Вытерла рот шелковым белым платком – и тут же спрятала его в манжету.
Махнула напряженной рукой – словно отбивая удар. Указывая на стопку одежды рядом с моим пальто. Развернулась и вышла из комнаты.
В первый и последний раз так быстро я одевался во время ночного пожара в лаборатории. Натягивая свежую, хрустящую ткань поверх влажной кожи, путаясь в рукавах и штанинах.
Одежда из тонкой, чуть колючей шерсти: просторные темно-синие брюки и белое кимоно. Я схватил пальто, и побежал вслед за Принцем, преследуя край золотого платья и завязывая на бегу пояс.
Догнав Принца, я держался в двух шагах от нее. Вампир свернула в широкий коридор, который превратился в анфиладу комнат. Мы шли сквозь арки, каждая из которых обозначала вход в следующий зал. Все – цвета её платья: золото и белизна. Старое барокко. Витые лепнины на стенах, узкие длинные жесткие диваны и подушки на полу – белые мраморные плиты отражали звуки моих шагов, но не шаги Принца. Тонкие золотые клетки с чучелами скворцов. Растения из металла и перьев.
Немертвые.
Каждый зал полон немертвых. Они умолкали – монотонный шум разговоров, как гул пчелиного роя, обрывался, словно Принц – приливная волна, оглушающая своим присутствием. Они оборачивались. Склонялись, приветствуя её. Кто – до мраморных плит. Кто – едва опуская голову. Двое легли, уткнувшись лицом в пол, и вытянув вперед руки.
Принц не останавливалась, чтобы ответить на эти приветствия. Через вытянутые руки мне пришлось переступить.
Последний зал.
Не самый большой, но самый заполненный. Без диванов, топчанов или клеток. Белый концертный рояль в углу. На всю стену – сплошное полотно из сотен портретов: череда мужчин и женщин, стоящих плечом к плечу, как перед боем. Панно оборачивало угол зала и тянулось еще немного по смежной, короткой, стене. Так, что плечо последнего нарисованного немертвого, подпирало изящное кресло, с белой подушкой и золотой кованой спинкой.
Принц, резким движением подобрав юбки, села в кресло. Осматривая хищным взглядом застывших, словно лес деревянных истуканов, немертвых.
Здесь правили законы, которых я не знал. Вежливость, в которой не разбирался.
Я отошел в сторону и назад – уходя из области её бокового зрения. Не зная как себя вести, лучше вести себя естественно. И сохранять спокойствие. Даже в зале, полном ожидающих вампиров. Принюхивающихся.
Я проверил все завязки на кимоно. Застегнул пальто. И сел перешнуровать ботинок.
Мгновения неподвижности закончились. Немертвые двинулись, словно в поставленном танце, подходя к Принцу, отступая целыми группами, сдвигаясь в стороны. Пока в центре зала не освободилось пространство, а в нем, в шахматном порядке, выстроились вампиры, и каждый держал человека. Одна рука закрывает жертве рот, другая – под грудью, прижимает к себе, как самое дорогое на свете. Двенадцать вампиров – двенадцать человек. Парни и девушки, все – не старше двадцати. Дети.
Единственный звук: быстрое дыхание пленников. Шарканье их ног, когда, подчиняясь рисунку танца без музыки, шагали немертвые. По одному выходя вперед, так, чтобы Принц могла рассмотреть лучше добычу. Отступая. Изящно разворачиваясь – и разворачивая шаркающих подростков, с расширенными взглядами и белыми лицами.