Красный корсар
Шрифт:
— Этот народ не удержишь в подчинении проповедями, — возразил тот.
— У нас нет ни гауптвахты для преступников, ни желтого флага 101 , поднятого напоказ всему флоту, ни судей, которые с умным видом перелистывают толстые книги, чтобы потом заявить: «Повесить его». Мерзавцы знали, что мне было не до них. Один раз им уже удалось превратить мой корабль в живую иллюстрацию к тому месту священного писания, которое напоминает нам, смиренным, что «последние станут первыми, а первые — последними из людей». Пьяная орава человек в двенадцать добралась до запасов спиртного, хватила лишнего и переарестовала
101
На английских военных судах желтый флаг поднимался в знак того, что совершено преступление и виновный приговорен к смерти
— Как же вам удалось восстановить порядок?
— Я пришел к ним совершенно один, добравшись с берега на шлюпке; но мне нужно лишь место, куда поставить ногу да где взмахнуть рукой, и я сумею покорить своей воле тысячи таких, как они. Теперь они хорошо меня знают, и мы почти всегда понимаем друг друга.
— Видно, наказание было жестоким.
— Всякий получил по заслугам. Вам, наверно, кажется, мистер Уайлдер, что служба здесь идет не совсем по уставу, но через месяц вы привыкнете к нашим порядкам, и сцена, подобная сегодняшней, больше не повторится.
Корсар проговорил эти слова с беззаботной веселостью, глядя прямо в глаза новому помощнику, но улыбка его напоминала гримасу.
— Ну ладно, — поспешил добавить он, — на этот раз я сам во всем виноват; и потом, коли уж мы хозяева положения, то можем позволить себе роскошь быть милосердными. Кроме того, — тут он обратился в сторону миссис Уиллис и Джертред, которые словно оцепенели, ожидая его решения, — в такую минуту стоит прислушаться к советам прекрасного пола, благо, его представительницы у нас в гостях.
Затем Корсар отошел от Уайлдера и, выступив на середину палубы, приказал главным зачинщикам приблизиться. Он обратился к ним, не преминув предостеречь против возможных последствий подобных проступков, и люди с таким почтением слушали его увещевания, словно он был существом высшего порядка.
Он говорил, не повышая тона, но каждое слово, произнесенное ровным голосом, было слышно в самых отдаленных уголках палубы; а когда короткая проповедь окончилась, то люди, стоявшие перед ним, казались самим себе уже не просто озорниками, получившими выговор и затем прощенными, но серьезными преступниками, которых собственная совесть казнит так же сурово, как общественное мнение. Между всеми нашелся лишь один, кто, видно, в память старых заслуг осмелился вымолвить слово в свое оправдание.
— Что до стычки с солдатами, — сказал он, — то шканцы и правда не место, где сводить счеты, хотя ваша честь отлично знает, что промеж нас нет большой дружбы. Но этот джентльмен, самовольно занявший чужое место…
— Мне угодно, чтобы он остался на этом месте, — оборвал его предводитель. — Я один могу судить о его достоинствах.
— Извольте, сэр, кто же станет спорить, ежели такова ваша воля. Но нам ничего не сообщили о бристольце, а ведь мы здесь все надежды возлагали на тот корабль. Ваша честь — человек здравомыслящий, и вы не удивитесь, что люди, думавшие захватить вест-индский корабль, не захотят вместо него довольствоваться пустой разбитой посудиной.
— Ну, сэр, уж если я пожелаю, то вам придется довольствоваться веслом, румпелем или уключиной. Но довольно об этом. Вы видели, в каком состоянии было его судно! А где тот моряк, который в недобрый час устоял бы перед коварной стихией? Кто уберег «Дельфина» от той самой бури,
Появился Фид, а вслед за ним вразвалочку и негр; одной рукой он неловко мял шапку, а другую старался спрятать в карман робы.
— Молодец парень, ты и твой однокашник…
— Вовсе не однокашник, ваша милость, поскольку он черномазый, — вмешался Фид. — Он ест с другими неграми, а вот табачком мы и вправду балуемся из одной жестянки.
— Ну — приятель, если это название тебе больше по вкусу.
— Да, сэр, порой мы довольно дружны, но холодный ветер нет-нет да пробегает между нами. У Гвинеи чертовски нескладная привычка верховодить, а ваша милость сами знаете, белому не больно-то приятно поворачивать по ветру вслед за негром. Я так ему и говорю: это, мол, не годится. Но вообще-то он добрый малый, сэр; к тому же чистокровный африканец, и потому, я надеюсь, вы простите ему его маленькие слабости.
— Будь я даже не склонен к этому, — возразил Корсар, — решительность и энергия, проявленные им нынче, говорят в его пользу.
— Это-то да, сэр, он человек решительный, чего не могу сказать о себе. А уж какой моряк! Немногие могут с ним потягаться. Ежели бы ваша милость не сочли за труд пройти вперед и взглянуть на юферс, который он заделал в грот-штаг в недавний штиль… теперь выбрать скабину не труднее, чем стряхнуть грех с совести богача.
— Я удовлетворен твоей речью. Его зовут Гвинея?
— Называйте его в честь любого пункта африканского побережья; он не очень-то щепетилен, поскольку никогда не был крещен и знать не знает, что такое религия. Его правильное имя Сцип, или Сципион Африканский; его так назвали, наверно, потому, что привезли из той части света. Что касается имени, то здесь он кроток, как овечка; зовите как угодно, только не забудьте позвать к раздаче грога.
Во время всего разговора африканец стоял, вращая большими черными глазами, но всячески избегал смотреть на собеседников, видимо, весьма довольный, что испытанный друг изъясняется и за себя и за него. Между тем раздражение Корсара постепенно рассеивалось, лицо его посветлело, и суровость, туманившая взор, сменилась чем-то похожим на любопытство.
— Вы давно плаваете вместе? — небрежно спросил он, ни к кому не обращаясь.
— Давненько. Вместе и в бурю и в штиль, ваша честь. В равноденствие стукнуло ровно двадцать четыре года, как мистер Гарри свалился на нас как снег на голову, а до того мы уже года три служили на «Громовержце» и на катере обогнули мыс Горн.
— Вот как! Целых двадцать четыре года вместе с мистером Уайлдером. Неудивительно, что вам дорога его жизнь.
— Дороже короны его величества, нашего короля, — перебил прямодушный моряк. — И вот, сэр, я услыхал, что ребята сговариваются спустить нас за борт, всех троих… Тут решили мы, что пора и нам замолвить за себя словечко; но слова-то не всегда под рукой, так негр и рассудил покамест дать такой ответ, чтобы был не хуже слов. Да, Гвинея не очень-то разговорчив, да я и сам в таких случаях не сразу найдусь; но ведь ваша милость сами видели, мы их застопорили, а значит, вышло не хуже, чем у ученого мичмана из колледжа, который простого языка не разумеет, вот и лезет с латынью.