Красный сотник
Шрифт:
А Любушка все жила у родителей Субботова. Жила в тревожном ожидании вестей о Тимофее.
Встретились они лишь в конце июля, когда последние остатки семеновских банд были выбиты с забайкальской земли. Командир полка разрешил Тулагину съездить за женою. Тимофей пристроил ее в санитарный взвод. Теперь они были вместе. Но недолго. Через полторы недели снова разлучились.
Сегодня этой разлуке шел четырнадцатый день...
Чернозеров кряхтя поднялся, проговорил:
— Отдохнули, однако... — Он осекся, указал рукой в сторону заимки. — Верховые? Прямиком, кажись, до нас...
Тулагин увидел спускавшихся в елань с восточного склона сопок конников. Человек тридцать. Это его ребята. Собрал-таки Субботов до взвода бойцов. Молодчина, Софрон!
Тимофей, не чувствуя под собой ног, бежал к заимке. Конники уже спешивались, расседлывали лошадей. Вон Хмарин, самый крупный, враскачку направился к колодцу. А это самый маленький боец сотни, казак Каргинской станицы Пляскин, шустрый, вечно в движении, — колобком покатился в избу. Степенный Глинов, разнуздав чалую кобылу, присел на корточки, видимо, цигарку закручивает.
Субботов, завидев бегущего Тимофея, поспешил ему навстречу:
— Запалишься... Разве можно тебе такой прытью-то?
Тулагин в изнеможении упал в протянутые Софроновы руки, обхватил друга за плечи:
— Ничего, сейчас отдышусь... Собрал? Привел ребят?
Софрон улыбался:
— Принимай, командир, тридцать шесть сабель и тридцать семь лошадей!
8
Варвара заходилась с ужином.
— Давай, командир, помощников мне победовее, — озорно стреляли по казакам ее большие серые глаза. — Вон того соколика чубатого, — указала на Глинова. — И против него не возражаем, — теперь кивнула в сторону Ухватеева. Усмехнулась, оглядывая колобка-Пляскина: — Маленький тож сгодится...
Чернозеров вытащил из сарая вместительный котел:
— Давно, однако, в ем ничего не варилось.
Он передал посудину подоспевшему Пляскину, а сам вместе с Хмариным повернул к стайке. Вдвоем поймали ядреного барана с круто закрученными рогами.
— Нажировался, будя, — бубнил басом старик. — Жалковато, оно, конешно. Дык все одно... На семя не гожий уже, теперь люди пущай мясцом твоим подживутся...
Тимофей уловил в голосе старика жалостливые нотки, проговорил:
— Ничего, Илья Иванович, за народной властью твое добро не пропадет. Разобьем Семенова, все возвернем...
Жареного и пареного хватило на целый эскадрон. И на самогон Чернозеров не поскупился, выставив на стол чуть ли не ведерный лагун.
— Помяните Федюху, сына мово. Тож вить был красногвардейцем...
После ужина бойцы кто где раскидались на сон. Тимофей с Софроном вышли на улицу проверить посты.
— С рассветом двинемся? — спросил Субботов.
— Может, пораньше, чтобы Серебровскую до светла обминуть? — засомневался Тулагин.
— Серебровскую опасаться нечего. В станице, кроме есаула, твоего крестника и десятка белоказаков, никого нет. Поручик увел эскадрон куда-то. А дружина — она и есть дружина: никакая не боевая сила.
Тимофей усмехнулся:
— Заглянуть бы в гости к есаулу. Должок отдать.
— А что? Можно. У ребят руки чешутся.
— Хорошо бы в постелях, тепленькими застать...
— Вполне можно.
— Значит, пораньше надо выезжать.
На том и порешили.
Отряд, поднялся затемно. Конники наскоро подкрепились тем, что осталось от ужина, заседлали коней.
Уходящая ночь бодрила колючей прохладой.
— Утренни зори уже на осень поглядают, — накинул Чернозеров на плечи ергач. — Мерзну, однако. Дык дряхлеем...
Старик провожал тулагинцев до березняка, где в высокотравье вилась таежная стежка.
— По ей вы без опаски через перевал — до самой станицы. Тута никого не встретите, — напутствовал он. — А дале — как придется. На Марьевку, значитца, через Колонгу, Михайловский хутор. Туда, посчитай, верст сто с гаком, а то и боле. Но дорога не шибко людна. — Чернозеров напоследок тронул Тимофея за колено: — Жалко, паря, однако, прощеваться с тобой. Привыкли мы к тебе с Варварой. Дык што поделаешь. Храни тебя бог...
Тимофей в последний раз оглянулся на заимку. Отсюда, от березняка, в предрассветной светлеющей серости она увиделась ему низко прижавшейся к болотному лугу, сиротливой. Между избой и ближними копнами сена застыла одинокая женская фигура.
После перевала отряд Тулагина окунулся в густой туман. Лес кончился, где-то рядом должна быть станица, но сориентироваться трудно. Людей как бы накрыл молочный колпак. Вытяни перед собой руку — пальцев не увидишь.
— Стой! Кто такие? — оклик донесся до Тулагина совсем не по-земному, глухо, вроде как из преисподней: протяжно, затухающе.
— Свои...
Это не Тимофей и не Субботов ответили. Отвечали откуда-то издали, со стороны.
Деревянно клацнул затвор винтовки. Оклик повторился:
— Пароль?
— Вот заладил. «Клинок»! Что отзыв?
— «Киев», — последовал отзыв.
— Скажи-ка, служивый, как проехать до станции?
— До станции? А вы хто такие, чтоб говорить вам?
— Кто такие, то не твоя забота. Пароль назвали, стало быть, не красные. Напуганы вы тут, как видно.
— Много вас разных ездиют... Держитесь к поскотине. Хотя где вам ее увидеть, в тумане таком... В общем, держитесь поближе к дворам станицы. Дорога там накатана. Она и есть на станцию.
Тимофей толкнул Софрона:
— Слыхал пароль и отзыв?.. Молодчага караульный, помог нам. Поехали.
Двинулись молча, прямо по стежке, наугад — куда приведет. А привела она все к тому же караульному.
— Стой! — раздался его голос почти перед самым носом Тулагина.
— Задремал небось, — с укоризной ответил Тимофей окликавшему и назвал пароль.
— Чегой-то задремал? — обиделся караульный. — Никак нет, не задремал. Я в явном виде, как есть...
Сначала из молочной пелены вырисовывался небольшой зарод, потом уже человек возле него.