Красный вервольф 4
Шрифт:
— Паша? — выпалил я.
— Чего? — не сразу понял Кузьма. — А, да! Паша его звали. И вот этот Паша-гнида мне и говорит. Ты же, мол, охотник? А давай-ка мы с тобой сходим в одно место, там уток тьма… Ну а я, что? Мне же выслуживаться надо, чтобы показать, что я благонадежный. Я и пошел. Бл*ха-муха, я еще ведь заранее знал, что в той стороне, куда он меня повел, никаких озер никогда в помине не было! Но не смекнул, что этот гаденыш удумал. Скоро уже придем, говорит. А тут из кустов «Хэнде хох!» Фрицы. Я Пашке кричу: «Беги, я прикрою…» и за ружье. А он смеется, гад такой… И тут-то я, старый дурак, и понял,
Голос Кузьмы звучал глухо. С тоской пополам с ненавистью. Непонятно только, к Пашке или к себе, что лоханулся.
— Эх, Саня, это же надо! — он горько усмехнулся. — А я ведь так радовался, когда узнал, что партизаны Калюжное отбили у фрицев, и теперь там и советская власть, и жизнь как раньше… Аж всплакнул, когда детишек в школе увидел. А оно вон как получилось. Завелся среди них гнилой человечишка.
— Больше он не будет, — сказал я. — Расстреляли его вчера за предательство.
— Ох ты! Неужто раскрыли? — Кузьма всплеснул руками.
— Поздно раскрыли, — я зло сплюнул. — Если бы не он… Да хрен с ним! А здесь ты как оказался?
— В Хрумово-то? — переспросил Кузьма. — Так меня сразу же сюда и повезли. Они мне мешок на голову надели, чтобы я дорогу не разобрал. Черти пустоголовые. Я эти места как свои пять пальцев знаю, когда мешок сняли, я живо сообразил, куда меня привезли. Чертовщину они тут какую-то изучают. Там среди них есть такой Карлсфельд, так у него там кабинет весь увешан бумажками с каким-т колдовскими знаками. И волчьи черепа свалены кучей. Когда он меня допрашивал, я смекнул, что на оборотнях он двинутый, и мозги ему немножечко запудрил. Мол, тайну знаю, но тебе, фриц пустоглазый, ни слова не скажу. Он и закусился, что вытрясет из меня все. Спину прижигал сначала… А потом на улице выставил, с чего-то решил, что я начну в волка обращаться, если замерзну хорошенечко.
— А, так тебя поэтому примотали так, будто ты пальцами веревки рвешь? — усмехнулся я.
— Ну да, — Кузьма фыркнул.
— А Пферинг кто такой? — спросил я.
— Да дуболом один, — Кузьма махнул рукой. — Здоровый, как медведь. И тупой. Ходит всегда следом за Карлсфельдом. Охраняет его шибко умную жопу. Постой, так у тебя здесь дело какое-то есть, получается?
— Ага, — кивнул я. — Мне надо этого Пферинга захватить и устроить показательное нападение вервольфа.
— Ох, ты ж! — Кузьма хохотнул. — Да Карлсфельд лопнет от злости же! Так, Саня, ты как хочешь, но я в деле! У меня к этому Пферингу накопилось… кое-что.
— Слушай, Михалыч, ты бы поберегся… — я покачал головой. — Пневмония ведь у тебя, ты так можешь до лагеря Слободского не дожить…
— Успею поберечься еще! — отмахнулся Кузьма. — Значит так, сейчас я тебе подробненько все обскажу, что там в Хрумово и как!
«А хорошо, что фрицы не успели со всех сторон деревню колючкой заплести», — подумал я, присев в густой тени у крайнего грузовика. Впрочем, может они с самого начала не собирались. Получается, что с той стороны, где лес почти стыкуется с палаточным лагерем, защитные сооружения были прямо-таки на высоте. А в деревню можно было войти совершенно беспрепятственно. И с той стороны, где в лагере была парковка грузовиков, тоже не было никакой защиты. Только вышка одна, и даже забора никакого. Так что пробрался
«Цены тебе нет, Михалыч…» — подумал я, оглядывая диспозицию. Все было именно так, как глазастый лесник и рассказал, хотя его через эту часть лагеря провели всего один раз, с пинками и понуканиями. Ряд грузовиков, потом площадка хорошо освещенная, дощатый сарай — склад с горючкой. У склада болтается один часовой, а дальше — ряды палаток. Полевой лагерь в Хрумово не был ставкой Аненербе, яйцеголовые только в больнице квартировали. Остальные палатки принадлежали обычным снабженцам. А гауптштурмфюрер был этакий человек-оркестр. Он и опекал ученого, двинутого на волках-оборотнях Карлсфельда, и следил за моральным духом остальной части. И ночевать в одном из отнятых у русских домов брезговал. Так что жил в одной из палаток. Поближе, так сказать, к простому немецкому народу.
Луч прожектора скользнул по колесам грузовика, за которым я укрылся, и уполз в сторону. Пора!
Я помчал вдоль машин. Ф-ух. Сарай. Годится. Значит, сейчас надо обставить все так, чтобы фрицы не додумались, что это диверсия, и решили, что часовой прокосячился. Курил на посту, в нарушение техники безопасности.
Я стоял за углом, прижавшись к неструганным доскам сарая и ждал. Часовой топтался в паре шагов от меня. Как назло, попался очень ответственный тип — шагал вперед-назад, как заведенный. Хрен проскочишь… Подкоп мне что ли рыть?
Ага, вроде присел…
— Эй, Штефан! — раздался жизнерадостный голос. Кого там еще принесло?! — Я тебе пожрать принес!
— Мне нельзя, я на посту! — отозвался ответственный часовой. Вот же, с*ка…
— Да ладно, от кого тут охранять-то? — заржал второй. — Или это ты после вчерашней взбучки выслуживаешься?
Двое фрицев пререкались, а я стоял в двух шагах и слушал. Болел за того, кто принес жрачку. Ну давай, чувак, внушай убедительнее, этот твой Штефан уже почти поддался!
Ага! Часовой поставил винтовку к стене сарая и оба они присели на ящик с противоположной от меня стороны. Болтали про какого-то Бергера, который лютует с дисциплиной, про какого-то еще типа, который вчера перебрал местного самогона. Расслабились, в общем…
Я выглянул из-за угла. Винтовка стоит, прислоненная к двери. Сама дверь прикрыта. Вот только на двери — замок. Ожидаемо. В принципе, можно просто закинуть внутрь гранату, рванет так, что мало не покажется. Вот только тогда поднимется тревога, и весь лагерь начнет ловить диверсантов. А этого мне как раз не надо. Я собирался дождаться, когда часовой отойдет, по быстрому занять его место и устроить небольшой пожар. Чтобы народ всполошился и забегал. Так себе план, но срабатывали и более дикие. Но этот вот второй…
— Слушай, Штефан, — понизив голос, сказал фриц, который приволок часовому еды. — Я тут с одним местным поговорил…
— Нет! — отрезал Штефан.
— Мне надо-то только одну канистру, никто даже не заметит. В прошлый раз же не заметили!
— Нам запретили вести дела с русскими!
— Так он и не русский, а поляк! Штефан, он такой шнапс гонит, ты не представляешь!
— Я же сказал, нет!
— Есть еще кое-что… — дальше я не расслышал, потому что фриц перешел на шепот.
— Ну… Если так… Только в последний раз!