Красота
Шрифт:
Эстетическое отражение не было бы правильным отражением, если бы его избирательность оказалась не имеющей реальной основы вне сознания, в самом объекте восприятия. Как должно существовать некое совершенно объективное содержание действительности, вызывающее в нашем непосредственном восприятии ощущение красоты, в той же мере особая избирательность эстетического восприятия должна иметь вне сознания вполне объективное основание.
Выше говорилось, что в отличие от логики, раскрывающей глубинные сущности вне зависимости от степени существенности тех или иных конкретных жизненных явлений, в которых эти сущности реализуются, эстетическое восприятие способно ощутить сущность в явлении лишь достаточно существенном. Мы уже отмечали, что труд художника, в этой связи, заключается как раз в создании на основе реальных явлений особого, максимально существенного художественного явления, где сущность могла бы наиболее полно и ярко быть воспринята эстетически.
Однако обычная окружающая нас жизнь, увы, далеко не всегда и не во всем — художник. Не все ее явления достаточно существенны, чтобы мы могли непосредственно в образе ощутить в них гармонию всеобщей взаимосвязи. В соответствии с теми или иными склонностями и идеалами, по степени объективной гармоничности явлений мы видим красоту то в одном, то в другом, то в третьем, то острее ощущая ее, то слабее. Те же явления, которые почему-либо вовсе не дают в образной форме эстетического восприятия ощутить всеобщую гармоническую взаимосвязь, или оставляют нас равнодушными, или представляются безобразными. Последние вообще препятствуют образному восприятию гармонии. Они — безобразны. Хочется подчеркнуть удивительную точность этого понятия в русском языке.
Вот эта, вполне объективная возможность дифференцировать явления по степени их существенности, с которой в отличие от логики непосредственно связан акт эстетического восприятия глубинных гармонических взаимосвязей, и предопределила способность последнего избирательно воспринимать действительность.
Но каково же значение подобной избирательности? Каков смысл специальной формы отражения, способной эстетически познавать глубокие сущности не во всех, по лишь в некоторых явлениях? Чем можно оправдать подобную избирательность, если мы знаем, что суть всякого познания — именно проникновение в сущность? Какой толк в познании, заведомо познающем не все и не всегда? Для чего «понадобился» материи инструмент самоотражения, избирательно увлекающий процесс познания то в том, то в другом направлении в зависимости, с одной стороны, от субъективной настроенности (вкусы, пристрастия, идеалы) людей, а с другой — от, казалось бы, совершенно стихийных случайностей возникновения и гибели более или менее случайных явлений тех или иных сущностей?
Нельзя же исключительно родительской заботой матери-природы объяснить дарованное человеку счастье восхищаться красотой попадающих в ноле зрения явлений мира: неожиданной красотой причудливых форм, цветов, созвучий, красотой лиц и предметов... Что за странная прихоть, что за каприз заставляют мироздание непрестанно и как бы бесцельно напоминать нам о тайне «космоса», побеждающего «хаос», увлекать даже самые, черствые души радостным и острым чувством гармонии?
На все подобные вопросы, конечно, невозможно дать вразумительного ответа, рассматривая эстетическое отражение как чисто созерцательный процесс, в котором сознание субъекта познает раз навсегда существующий объект. А любование красотой, несомненно, и было бы чисто созерцательным процессом, если бы сама объективная существенность явлений окружающем нас созданной человеческим трудом второй природы не состояла в прямой причинно-следственной связи с преобразующей деятельностью человечества. Разгадка эстетического сфинкса — там же, где начало и смысл всякого познания и самой истины, — в человеческой практике, в познавательно-созидательном акте материи, преобразующей себя по своим же законам, в духовном и материальном человеческом творчестве.
Если под определенным углом зрения присмотреться к сути преобразовательной деятельности человека, можно увидеть, что в материальном созидании, так же как и в познании, он стремится привести мир к той или иной системе, к гармоническому единству, к разумной закономерности и целесообразности. «[...] Любить размеренность, соответственность свойственно уму человеческому» Чтобы убедиться в правильности этих пушкинских строк, нет, думается, необходимости прибегать к специальному теоретическому анализу. Присущее человечеству стремление обуздать, упорядочить природу, привести ее к общему, если так можно выразиться, «человеческому знаменателю», подчинить ее человеческой логике и порядку — несомненно, существеннейшая тенденция в созидании второй, человеческой природы.
Это и естественно, так как человек переделывает мир, познавая его законы. Процесс «очеловечивания» природы раскрывается перед нами как процесс узаконивания природы по ее же собственным познанным человеком законам. Делая природу «человеческой», то есть так или иначе подчиняя ее своей логике, мы тем самым выявляем собственную логику вещей, ибо наша логика есть лишь осознанное выражение логики вещей, и человек при всем желании не мог бы создать ничего, что противоречило бы последней.
Вскрывая внутренние движущие силы действительности, человек познает мир во взаимодействии сущностей, познает его в форме абстрактно-теоретического человеческого знания — в форме истины. Однако само по себе такое познание было бы бессмыслицей, если бы оно не было необходимым условием реальной практики. И следует подчеркнуть, что бессмысленность такого познания заключалась бы не только в его бесцельности, она соответствовала бы прямому значению этого слова. Теоретическая истина, проникая в сущность явлении, отражает мир приведенным к абстракции, к ничему, ибо абстракция в ее голом виде, не примененная на практике, — ничто, пустыня, порожденная абстрагирующей способностью разума. Весь смысл, все значение, вся мощь абстрактного познания и его результата — истины, так же как и их единственное оправдание, заключается в человеческой созидательной практике, когда на базе знания истины человек создает реальные, живые, наполненные плотью материальные ценности, творит реальные новые явления.
Именно в труде осуществляется подлинная живая диалектика абстрактного и конкретного, духовного и материального, сознания и материи. «Сознание человека, — писал В. И. Ленин, — не только отражает объективный мир, но и творит его» 2. В этом положении заключается глубочайший смысл ленинского понимания самой сущности человеческого познания и материального творчества как самопознания и самосозидания материи.
Но что же это за «новые» явления, создаваемые человеком? Почему они оказываются действительно новыми, хотя их создание стало возможным в результате познания всегда существовавших закономерностей? Ведь человек, будучи сам продуктом материи. не может изменить ее глубинных законов. Маркс отмечал, что в процессе производства человек «может действовать лишь так, как действует сама природа, т. е. может изменять лишь формы веществ» 3. В то же время, если бы человек, познав закон, умел бы на основе своего знания только воспроизвести уже существовавшие ранее явления закона, ни о каком творчестве в подлинном смысле этого слова не было бы и речи. Однако мы знаем, что человек действительно создал все явления «очеловеченной природы», начиная от простейшего очага первобытного поселения и кончая всем современным человеческим миром. Это все объективно существующие новые человеческие явления действительности, та вторая природа, которая начисто изменила лицо земли и облик самого человека.
В чем же заключается сущность создания нового в человеческом творчестве? Каким образом на основе знания природных законов человек сумел не повторить, а изменить мир?
Для наглядности возьмем пример. Всегда — и до человека, и до его деятельности — в природе существовали электрические явления. Бушевали грозы, молнии хаотически бороздили небо, таинственно светились наэлектризованные предметы. Электрическая энергия стихийно совершала работу, как и всякая первозданная энергия. Но вот пришел человек с его трудом и познанием. Он понял, что сущность всех электрических явлений одна — наличие энергии, то есть природной силы. И человек нашел способы заставить эту силу работать. Бессмысленная энергия, бесплодно и хаотически расточавшаяся впустую, стала крутить валы станков, двигать поезда, электроходы, освещать жилища, передавать информацию. Познав сущность электрических явлений как явлений стихийной энергии, человек заставил эту сущность проявляться в не свойственных ей ранее, не существовавших до человека новых, именно энергетических явлениях, в которых закономерность электричества проявилась как концентрированная сила в предельно возможной полноте. Взамен всегда существовавших более или менее случайных явлений сущности электричества, человек создал максимально практически доступное существенное ее явление. Мы уже ссылались на мысль В. И. Ленина, который писал: «Деятельность человека, составившего себе объективную картину мира, изменяет внешнюю действительность, уничтожает ее определенность (= меняет те или иные ее стороны, качества) и таким образом отнимает у нее черты кажимости, внешности и ничтожности, делает ее само-в-себе и само-для-себя сущей (= объективно истинной)»4.
Не будем приводить других примеров, ибо все, созданное человеком, начиная от простейшей прямой линии, выравнивающей природные образования, и кончая космическими аппаратами, подтверждает сказанное. Познавая законы действительности и создавая новые существенные, закономерные явления, человек уже не только в сознании, но и в действительности объективно приводит мир к его закономерному состоянию. Тем самым он на практике стремится привести действительность к тому всеобщему единству взаимосвязанных закономерностей, которые познает в идеальной форме — как истину, и ощущает эстетически в явлениях — как красоту. В познании — в истине и красоте — материального гармонического единства мира и в последующем практическом (в труде) выявлении этого единства, в приведении мира к единой целесообразной человеческой форме существования заключается в самом широком философском смысле сущность человеческого творчества.