Красота
Шрифт:
Понимание эстетического вкуса как вкуса созидательного под новым углом зрения, думается, освещает многократно отмеченные предшественниками Канта1 и педантично исследованные им самим, своеобразно телеологические, связанные с субъективным, но «бескорыстным» отношением к объекту особенности этого не «теоретического» и не «практического» отношения к действительности. В этом свете, быть может, становится понятнее и поразившая самого Канта (что отмечает в своей книге «Иммануил Кант» В. Асмус) неожиданная плодотворность идеи связать «критику вкуса» именно с телеологией.
Кажущаяся парадоксальность этой идеи (ведь эстетический вкус, благодаря своей «незаинтересованности», казалось бы, менее всего должен быть связан с понятием цели), как и вообще парадоксальность целого ряда утверждений «Критики способности суждения», как представляется, таили в себе интуитивно правильное понимание предмета, мистифицированное исторически ограниченными возможностями сформулировать и обосновать это понимание. Не случайно некоторые фундаментальные положения эстетики Кант предлагает как недоказуемые, удовлетворяясь тем, что они не могут быть опровергнуты логически.
Хотя анализ эстетических взглядов кенигсбергского мыслителя не входит в нашу задачу, хотелось бы в этой связи отметить, что «формализм» «Критики способности суждения», констатация которого давно стала общим местом, был, на наш взгляд, неизбежным следствием стремления строго проанализировать отличительные особенности эстетического вкуса, исходя из теоретических возможностей домарксистской мысли в целом.
Дело в том, что, воплощая в себе творческий (а не потребительский!) интерес, эстетическое суждение на самом деле (независимо от степени идеалистической превратности толкования проблемы) не связано ни с какими представлениями о практической цели как о цели потребительской в любых ипостасях потребления. Гегель, разъясняя точку зрения Канта, писал: «Эстетическое суждение предоставляет внешнему предмету существовать в его для-себя-бытии и проистекает из такого интереса к предмету, когда он нравится ради самого себя и ему позволяют обладать своей целью в самом себе. Это важная мысль [...]» 2 Между тем понятие блага, с которым традиционно соединялось домарксистское представление практической цели, неизменно предполагало присвоение объекта. Движение к объекту как к «содержательной» цели здесь всегда связывалось с желанием его получить, овладеть им, так или иначе использовать объект. И это естественно, ибо всякие содержательные — полезные, нравственные, политические и все другие практически преследуемые человечеством — цели есть в конечном счете цели «потребительские», «эгоистические», независимо от того, один человек является потребителем или свой потребительский «эгоизм» здесь проявляет пусть даже самое прогрессивное общество в целом.
Эстетическое отношение — единственное в своем роде «формальное» отношение к предмету или к мирозданию, в котором нет потребительского (в вышеуказанном смысле) оттенка. Нет потому, что суть эстетического отношения связана не с потреблением в любой его форме, но, напротив, с созиданием. И Кант по-своему был совершенно точен, когда, подчеркивая особенность этого отношения, утверждал, что суждение о красоте, в котором присутствует хоть малейший интерес (в смысле потребительского интереса), «очень пристрастно и не есть чистое суждение вкуса» 3.
Иное дело, что, определив истинную специфику внешних признаков суждения вкуса, Кант не сумел открыть всей истины. И не столько вследствие сугубой «аналитичности» своего метода исследования (как это полагает, в частности, В. Асмус), сколько просто потому, что решение проблемы требовало недоступного кантовскому времени понимания человеческой субъективности не как одного лишь стремления к потреблению — к приятному или к благу, — но как стремления к практическому творчеству, к созиданию. Проблематика материального творчества в то время не стала еще достоянием философской мысли. А без понимания цели как цели созидательной эстетическое отношение иначе, нежели отношение «незаинтересованное» и практически «бесцельное», определить было действительно невозможно.
Кантовский «формализм» имеет и еще один аспект, особенно охотно используемый в течение последних ста лет формалистическими течениями философии и эстетики. Он связан с исследованием исключительного внимания эстетического суждения к форме. Представляется, однако, что и здесь Кант, хоти и дал пищу бесчисленным кривотолкам, в действительности весьма точно, по при этом столь же внешне (имея в виду невозможность осознать в ту пору подлинную суть эстетического восприятия) охарактеризовал, сам не отдавая себе в том отчета, специфическую особенность именно творческого отношения к действительности. Ведь творящий человек (на что со всей определенностью указывал Маркс) творит так же, как «творит» вся природа — он изменяет лишь форму вещей. Всякое материальное творчество есть формирование того или иного данного жизненного материала. И этим творчество принципиально отличается от потребления, цель которого не в формировании материала, но в использовании, усвоении, поглощении содержания.
Творчество — всегда есть изменение старой и поиски новой формы, выявляющее новое содержание, будь это творчество художника, творчество архитектора, творчество конструктора или, наконец, народных масс, творящих новое общество. Это творческое формирование материала в любой области деятельности протекает, как мы знаем, не своевольно, но лишь в совершенно определенном направлении, в направлении практического выявления закономерных, гармонических взаимосвязей объекта. Иначе творчество уступает место насилию и разрушению. Непосредственное ощущение в творчески преобразуемых явлениях и процессах объективно проявляющихся гармонических связей и вызывает в нас переживание новой, рождающейся в творчестве красоты создаваемого.
Следовательно, эстетическое восприятие, предметом которого являются закономерные взаимосвязи, свидетельствующие о правильности преобразования материала и раскрывающие, в конечном счете, всеобщую гармонию развивающейся действительности по отношению к самим тем явлениям и процессам, в которых эти связи нам открываются, и известном смысле, оказывается действительно формальным. Ведь оно воспринимает как красоту как бы собственную творческую цель — внутреннюю закономерность, гармоничность того, что является объектом восприятия. В отличие от потребительского, «заинтересованного» отношения (для которого важен уже данный, уже сформированный, уже существующий и желанный объект потребления — приобретаемое или используемое, уже ставшее его содержание), для эстетического отношения существен не объект как предмет потребления — его может даже еще не быть, он может еще только создаваться, — но именно созидание или существование объекта. Здесь важен объект как результат созидания, а не как цель потребления. Важен рост внутренней организованности объекта. Важно само формирование объекта, результатом которого явится то новое содержание, которое может стать затем предметом потребительского интереса.
Наконец, если под тем же углом зрения присмотреться к кантовской трактовке исключительной субъективности эстетического суждения, можно увидеть, что подчеркивание философом этой стороны вопроса не так уж и произвольно. Ведь суть всякого творческого отношения действительно заключается в субъективной, эмоционально-волевой активности, воплощена ли последняя в единичном субъекте или имеется в виду деятельная общечеловеческая субъективность практики. Эта субъективно-волевая активность, требующая («одобрение», «неодобрение») утверждения или деятельного преобразования объекта, отличает эстетическое, творческое отношение, эстетический вкус уже не от потребительского интереса, но от теоретического подхода, бесстрастно раскрывающего объективную причинность вещей.
Как мы говорили выше, эстетическое восприятие непременно предполагает большее или меньшее опосредование знаниями, логикой, пониманием предмета. Но само по себе эстетическое переживание всегда эмоционально непосредственно, всегда исключительно субъективно. Оно не сообщает нам новых объективных сведении о мире, которые мы могли бы сформулировать логически, но, непосредственно раскрывая перед нами в ощущении красоты внутренние гармонические связи, оно влечет нас в направлении гармонического развития как в стихийных процессах природы, так и в разумном человеческом творчестве. Эта способность субъективного эстетического восприятия фиксировать вполне объективное гармоническое начало, непосредственно воспринимать в явлениях объективную диалектику их развития и сообщает субъективному суждению вкуса его всеобщее «объективное» значение.