Красота
Шрифт:
Что же, такая позиция в философии не нова. Неожиданным оказывается здесь то, что автор, сделав красоту ничем внешне не обусловленной игрой сознания, противопоставляет ее как своеобразную диалектическую противоположность вполне материальной, вполне объективной пользе — исторически-конкретному общественному отношению товаропроизводителей в развитом товарном производстве. И не только противопоставляет, но и намертво связывает их между собой, утверждая, что пользу можно понять и определить только через красоту, а красоту через пользу.
Перед нами классический случай той самой путаницы, возможность которой отмечалась выше. Гносеологическая проблематика здесь оказалась полностью перемешанной с проблемами историко-экономического характера. Неудивительно, что это привело автора к действительно невероятным «превращениям» как красоты, так и пользы, апофеозом которых оказалось полное изничтожение эстетического отношения и красоты вообще. «Прекрасное и полезное, — пишет Кантор, — порождены трудом, его внутренними неизбежными противоречиями, это две стороны одной медали, два лика единой культуры — товарно-вещевой культуры — и неизбежно исчезнут с исчезновением этой культуры» 30.
Обосновывая методологически свою работу, Кантор ссылается на «классический марксовский анализ товара (воспроизведение диалектики его самодвижения, превращение внутренних противоположностей стоимости и потребительной стоимости во внешние противоположности товара и денег, дальнейшая «борьба» этих противоположностей и переход их в противоположность труда и капитала)»31. Марксовская методология действительно безупречна. И именно поэтому Маркс никогда не позволял себе теоретически соединять несоединимое. Если предметом его анализа был товар и товарные отношения, он не впутывал сюда гносеологические вопросы. Когда же он анализировал труд и его продукты в абсолютных определениях труда вообще, он не случайно именно здесь говорил и о чувствах-теоретиках, и о музыкальном ухе, и о чувствующем красоту формы глазе — обо всем том, что связано с родовой деятельностью человека, отличающейся от жизнедеятельности животного, поскольку эта деятельность — сознательный, целеустремленный труд, в котором участвует новая, человеческая субъективность.
Да, можно сказать, что, убив красоту, Кантор, в отличие от Канта, «положил конец» эстетике. В пределах своей книги, разумеется.
Хочется думать, что, вопреки известной пословице, «пример» не станет слишком «заразительным». Ведь с таким же успехом можно было бы противопоставить исторически конкретном материальной пользе и другие общие философские категории, скажем, истину или мораль, и уничтожив их как порождение товарного производства, раз и навсегда решить все «вечные» проблемы, «положив конец» этике, гносеологии и т. д. Тем более, что, если в нынешние времена, в век технической эстетики и дизайна, «на поверхности» находятся гипнотизирующие многих взаимоотношения красоты и полезности промышленных изделий, то были же и целые эпохи, когда не в пример острее вставали проблемы полезности и истины, полезности и нравственности (впрочем, эти проблемы достаточно актуальны и сегодня).
Мы побывали в величественной мастерской творящей себя материи, где в извечной борьбе с энтропией стихийные силы бытия порождали все новые формы — от простейших образований до человеческой вселенной, — пока слепая тенденция не перешла в новое качество. Мы стали свидетелями того, как в целенаправленном, универсальном труде, руководимом истиной и увлекаемом красотой, творится завтрашний день.
Очевидно, настало время спуститься с теоретических высот, откуда мы наблюдали за возникновением и развитием творческой, человеческой субъективности — истины, труда и красоты, — и посмотреть вблизи: что же и почему представляется нам красивым в реальной жизни. По-прежнему, как и тогда, когда мы покидали житейское во имя исследования всеобщих закономерностей познания и практики, перед нами лежат здесь две основные области: прекрасное в действительности и прекрасное в искусстве.
Гегель в своей «Эстетике» принципиально отказался от исследования прекрасного вне искусства на том основании, что здесь «наши представления о красоте слитком неопределенны, что в этой области мы лишены критерия». Однако марксистское понимание человеческого труда как материального творчества при учете того, что это творчество направлено в конечном счете на практическое выявление гармонического начала саморазвития материи и что именно непосредственное восприятие этого начала — диалектики развития под знаком необходимости — и в «очеловеченной» и в «дикой» природе дает нам ощущение красоты, — это новое, недоступное домарксистской мысли понимание проблемы, думается, дает нам в руки достаточно определенный критерий, чтобы попытаться в самом общем виде рассмотреть не только красоту искусства, но и красоту действительности.
Подчеркнем, что предлагаемый ниже опыт такого рода менее всего претендует на полноту анализа. Скорее, он будет напоминать краткий очерк подлежащих исследованию проблем — беглый набросок, лишь в самом первом приближении фиксирующий контуры будущей, еще не нарисованной картины.
Глава пятая
СОЗДАННАЯ И ЕСТЕСТВЕННАЯ КРАСОТА
Глава шестая
КРАСОТА ИСКУССТВА
Глава пятая
СОЗДАННАЯ И ЕСТЕСТВЕННАЯ КРАСОТА
1. Красота второй природы
2. Красота и человечность
3. Естественная красота
4. Дьявол разрушения и созидания
Я убежден, что высший акт разума, акт, в силу которого разум обнимает все идеи, — есть акт эстетический. Я убежден, что истина и добро едины только и красоте и что философ должен обладать эстетической способностью, равной способности поэта. Наши профессиональные философы — люди, лишенные эстетического чувства. Философия духа — эстетическая философия. Нельзя быть ни в чем человеком с умом, нельзя даже с умом рассуждать об истории, не имея эстетического чувства.
...Я не сделал тебя ни небесным, ни земным, ни смертным, ни бессмертным, чтобы ты сам, свободный и славный мастер, сформировал себя в образе, который ты предпочтешь...
О, высшее и восхитительное счастье человека, которому дано владеть тем, чем пожелает, и быть тем, чем хочет!
1. КРАСОТА ВТОРОЙ ПРИРОДЫ
Попробуем начать с несколько необычной для эстетики стороны и посмотрим, что может казаться прекрасным человеку с малоразвитым, в привычном смысле, эстетическим чувством, не любящему ни искусства, ни красоты природы — эдакому узкому специалисту, самозабвенно увлеченному лишь своим непосредственным делом. Предположим, что это изобретатель-радиолюбитель.
Поскольку людям представляются прекрасными прежде всего плоды собственной творческой деятельности, можно, не ломая голову, сказать, что для нашего героя единственным прекрасным предметом будет создаваемая конструкция. Подчас вызывает бестактную насмешку окружающих восторженное любование ничего не говорящими им железками и проводочкамн, которое светится в глазах такого человека, перед самыми значительными произведениями искусства способного остаться равнодушным.
Может показаться, на первый взгляд, будто его радость — радость приобретения, радость обладания новым, создаваемым полезным предметом. Такая радость возможна, но не о ней речь. Обычны оправдания всякого любителя: в магазине такого не купишь, мастер так не сделает. Это, конечно, лишь отговорки, которыми застенчиво прикрывается, как правило, непонятная родным и знакомым «страсть». В действительности же купленная в магазине самая превосходная вещь не доставит любителю и сотой доли той радости, которую он испытывает, созерцая собственную модель. И это естественно. Потому что его радость — творческая радость воплощения в реальность идеально представляемого, манящего образа будущей новой конструкции.