Красотка для подиума
Шрифт:
– И что же делать?.. Слушай, прекрати хомячить этот торт! Я смотреть больше на это не могу, – вспылила я.
– Извини, – Лиза покладисто убрала тарелку с недоеденным куском в холодильник, – все время забываю, что ты у нас недоедаешь. Между прочим, я кое-что для тебя разузнала.
– Что же? – заинтересовалась я.
– Одна моя приятельница сделала пять пластических операций и готова поделиться с тобой опытом, – торжествующе воскликнула Лизавета, – все операции делались в Москве, и обошлось ей это всего в двенадцать штук.
– Да ты что? – обрадовалась я. – А кто она? Актриса? Модель?
– Мммм, как бы тебе сказать, – замялась Лиза, – понимаешь, то, чем она занимается… В общем, какая тебе разница, главное – выведать у нее все про хирургов.
– А она что, проститутка, что ли? – догадалась я. С ума сойти, мне придется обедать с проституткой!
– Нет! – почти оскорбленно возразила Лиза, как будто бы я не мифическую приятельницу, а лично ее записала в жрицы любви. – Она порномодель.
– Кто? – ахнула я.
– Снимается в порнофильмах, – как ни в чем не бывало объяснила Лиза, – и не делай такое лицо. Каждый зарабатывает на жизнь как умеет.
– Но ты-то ее откуда знаешь? – поразилась я.
– Меньше знаешь – лучше спишь, – весело ответила Лизка. И зачем-то снова достала из холодильника пресловутый торт. Только теперь я не посмела ей ничего на это возразить.
– Подожди, но неужели ты….
– Один раз, – нервно перебила она, – один раз не считается. А на что мне было жить? Ты-то меня совсем забросила.
– Ну ничего себе, – возмутилась я, – а кто подсыпал мне в пудреницу толченое стекло? Ты думала, что после этого я буду тебе помогать?
– Ладно, давай замнем эту тему, – устало отмахнулась она, – все же шесть лет прошло. Так дать тебе телефон моей подруги? Или ты у нас слишком гордая, чтобы общаться с порномоделями?
– Давай, – вздохнула я.
А что мне еще оставалось делать?
Если бы я даже и не знала, что девушка с красивым и необычным именем Ванда является порноактрисой, такое предположение пришло бы мне в голову в первую же минуту знакомства. А может быть, и в первую секунду – достаточно было только на нее взглянуть. Не знаю уж, кто был для нее эталоном красоты, но подозреваю, что им могла оказаться и надувная баба из секс-шопа.
Ванда была банальной и сочной, как вкусная, но нехитрая русская ватрушка. Довольно высокая (но все же ниже меня), размер груди этак пятый-шестой, ноги от ушей, нигде ни грамма лишнего жира. Простое круглое личико, довольно симпатичное и без явных изъянов: большие глаза (мультипликационно синие, что наводило на мысль о цветных контактных линзах), прямой аккуратный носик, невысокий гладкий лоб и губы такой величины, словно их только что покусали пчелы. Волосы, знамо дело, вытравленные добела и длинные, достающие до круглых ягодиц. Думаю, волосы тоже были не своими, а наращенными.
– Настя, – представилась я, стараясь, чтобы улыбка выглядела дружелюбной. Нельзя показывать этой Ванде, что на самом деле она не вызывает во мне никаких эмоций, кроме отвращения.
– Ванда. – Ее рукопожатие было вялым, а улыбка – невыразительной.
Мне даже пришла в голову странная мысль: а удобно ли ей улыбаться с такими губищами, похожими на жирных малиновых гусениц, приклеенных к ее лицу. Может быть, сверхобильные силиконовые инъекции не позволяют
– Куда пойдем? – спросила она, мельком взглянув на часы. – Мне Лиза сказала, что вы угостите меня обедом. Извините, что я так прямо, но я сейчас на мели.
Я выдавила понимающую улыбку. Надо же, на вид эта Ванда была такой аморфной, как медуза под анестезией. А на деле оказалась самой настоящей хищной щукой.
И куда мне ее повести? Готовить я так и не научилась, поэтому мне часто приходится обедать в ресторанах. Я предпочитаю уютные места, которые гастрокритики величают «модными». В такие заведения можно отправиться и одной – непременно увидишь знакомые лица.
Но появляться там с этой порнокуклой мне почему-то не хотелось.
– Да, с удовольствием вас угощу, – сказала я, – что бы вы хотели? Может быть, суши? – Я покосилась в сторону демократичного ресторанчика «Якитория». Там-то меня вряд ли кто-нибудь «засечет».
– Блевотина, – расхохоталась Ванда, – не могу понять, что люди находят в суши. Отвратительный холодный рис с сырыми водорослями. Нет уж, хочу нормальной еды.
– Тогда, может быть, спагетти? – с надеждой спросила я. Мы находились недалеко от не слишком дорогой, но вполне приличной пиццерии.
И, к моему удовольствию, «надувная кукла» согласилась. До ресторанчика мы добрались в молчании. Я шла впереди, Ванда покорно плелась за мной. Я старалась не идти быстро, ведь на ней были копытообразные каблуки такой невероятной высоты, что даже какая-нибудь миниатюрная Кайли Миноуг могла бы пройтись в них по подиуму и не выглядеть при этом карлицей. Ванде явно было неудобно передвигаться в таких туфельках.
Зато как только мы добрались до ресторана и уселись за уютный столик у электрического камина, ее, что называется, прорвало. Она болтала без умолку, ее пухлый рот не закрывался ни на секунду. Начала она с того, что заказала официантке обед из пяти блюд – луковый суп-пюре, спагетти в сливочном соусе, жюльен, салат с морепродуктами и торт «Тирамису». Мне же оставалось только ресницами хлопать. Улучив момент, когда Ванда сделала паузу, я поинтересовалась, а как же, мол, диета. Ведь Ванда актриса, и, несмотря на то что она трудится в «низком жанре», ей тоже необходимо быть в форме.
– Да зачем сидеть на диете, если всегда можно сделать липосакцию! – басовито расхохоталась она. – Я вообще почти не полнею. Но два раза уже ложилась на откачку жира. Четыре года назад и прошлой весной. А что, месяцок помучаешься, зато потом – опять сорок четвертый размер!
Я хотела перейти к теме пластической хирургии, но Ванда меня перебила. Минут сорок она мучила меня подробными историями о том, как несладко живется одинокой девушке в Москве. Можно подумать, я не была одинокой девушкой. Правда, у меня имелись в столице родители, но на них рассчитывать никогда не приходилось. Отец давно женился на своей Леночке, и у них родились сын и дочка. Думаю, он уже сейчас готовит новых деток к поступлению в университет и заставляет их долбить английский. Я с ним перезванивалась, но редко. Мама же в последнее время ударилась в религию, и разговаривать с ней стало практически невозможно. На любую мою реплику она отвечала примерно так: «Это нехорошо, смертный грех».