Краткий философский словарь
Шрифт:
Ч
ЧААДАЕВ Петр Яковлевич (1794–1856) – русский мыслитель и публицист. Учился в Московском университете, участвовал в войне 1812 года. Друг А. С. Пушкина. Встречался и переписывался с Шеллингом. Философские идеи Ч. изложены в восьми «философических письмах», из которых только одно было напечатано в России при жизни автора. Крайне смелая критика современного русского общества, тяготение к европейской культуре, симпатии к католицизму привели к тому, что журнал «Телескоп», где было напечатано «Письмо», был закрыт, а автор «Письма» объявлен сумасшедшим.
Основные темы размышлений Ч. – судьба России, философия истории, проблема человека. Впервые в истории русской мысли Ч. связывает вопросы сознания, культуры, смысла истории и строит единую концепцию иерархически организованного бытия.
Подчеркивая зависимость человеческого общества, логики истории от индивидуальных усилий человека и «ясности, отчетливости его сознания жизни», Ч. тем самым закладывает основы концепции свободы самореализации и ответственности человека. «Сознание жизни» не есть разум обособленного индивида: только из осмысленных свободных действий и рождается история как накопленная во времени человечность; только в акте соотнесения индивидуального с универсальным разум человека обретает силу и мощь. Сфера «божественного», надындивидуального сознания, историческая память является своеобразной совокупностью ориентиров, формирующих индивидуальные смысложизненные ценности. Человек должен выйти из собственной капризной, часто неумной отдельности в сферу социальности, вечной «всечеловечности». По Ч., человеческая история не есть цепь смертей и рождений случайных индивидов, но вечное пребывание одного «коллективного человека»; только поэтому люди оказываются способными говорить об истории. История – не нечто чуждое, внешнее человеку, а сама его суть, разворачиваемая во времени и пространстве. «Подлинная история» как дление «всечеловечности» невозможна без осмысленного существования каждой индивидуальности.
Формулируя идею парадоксальности сознания, природа которого и персональна (индивидуальна), и надындивидуальна, Ч. подходит к проблеме его диалогичности, раскрывающейся в акте непрерывной коммуникации «Я» и «Другого». Противоречия истории, культуры как накапливаемой во времени человечности, индивидуального сознания, замкнутого на себе, а потому неспособного вступить в диалог с другими сознаниями, становятся источником «исследовательской программы» Ч., в рамках которой он пытается дать характеристики «исторических» и «неисторических» образований и формулирует скандально известный приговор России: «Внутреннего развития, естественного прогресса у нас нет, прежние идеи выметаются новыми, потому что последние не вырастают из первых, а появляются у нас откуда-то извне». Согласно Ч., выпадение России из мирового единства, народные предрассудки, подчинившие христианство, национальная обособленность разрушили самую главную особенность нормально функционирующего сознания – его коммуникативно-диалогическую природу, что и привело к патологии изолированного мышления.
«Человеку свойственно теряться, когда он не находит способа привести себя в связь с тем, что ему предшествует, и с тем, что за ним следует, Он лишается тогда всякой твердости, всякой уверенности. Не руководимый чувством непрерывности, он видит себя заблудившимся в мире. Такие растерянные люди встречаются во всех странах, у нас же это общая черта. В наших головах нет ничего общего; всё в них индивидуально, всё шатко и неполно». Всеобщая растерянность приводит не только к изоляции сознания, но и к тому, что исторический опыт, оказываясь неизвлеченным, невостребованным, превращается в какое-то коловращение одних и тех же идей, в воспроизводство одних и тех же ситуаций.
В конце 40-х годов в оценках Ч. произошли определенные изменения. Он пришел к выводу, что именно недостатки России могут послужить залогом ее будущего величия: «Придет день, когда мы станем умственным средоточением Европы… таков будет логический результат нашего долгого одиночества».
Трудно установить, действительно ли поменялись убеждения Ч., или коррективы внесли какие-то особые обстоятельства. Существенно иное: идеи Ч. оказали значительное воздействие (особенно постановкой проблемы исторических судеб России) на представителей различных направлений – как на западников, так и на славянофилов. Его позднейшая мысль, высказанная в «Апологии сумасшедшего», письмах, о том, что Россия – страна, в которой мало что сделано, а потому можно сделать всё что угодно, в разных вариантах стала составной частью идеологии революционеров-народников. Более того, социально-политические программы совершенно разных мыслителей, таких, как А. Герцен, П. Ткачев, В. Ленин и др., объединяла всё та же идея Ч., что русские в своем прошлом не имеют ничего, что могли бы любить, поэтому этот народ ничего не потеряет в случае революции, коренных перестроек, зато приобрести может всё.
ЧАНЬ (санскр. – дхъяна, японск. – дзен – медитация, просветление, сосредоточение, самоуглубление) – школа в буддизме, проповедующая имманентность Будды «основной природе человека» и практические приемы психотехники самосовершенствования на пути «отказа от ложного и возвращения к истинному». Цель – религиозное спасение, достижение в этой жизни состояния Будды, его мудрости в качестве собственной сущности.
Основой школы классического Ч. являются идеи буддизма Махаяны («Каждый в потенции Будда… начинайте искать Будду в природе человека и не ищите его за пределами тела»), синтезированные с философией даосизма (Лао-цзы) и конфуцианским каноном «И цзин» («Книга перемен»). Родоначальником школы является 28-й патриарх буддизма (первым был сам Будда), Бодхихарма, прибывший в Китай в 520 г. и ставший первым патриархом Ч. В V–XIII вв. Ч. становится одним из ведущих направлений философской мысли Китая. Успех его и популярность вызвали ревность императорского двора. В результате гонений Ч. в Китае приходит в упадок и уступает место конфуцианству, ставшему в XV в. государственной религией. Распространение Ч. в Японии, Вьетнаме (X–XIII вв.) оказало значительное воздействие на формирование культурной общности народов Дальнего Востока. В XX в. наиболее интеллектуальной формой буддизма в Японии является дзен.
Специфику философии Ч. предопределил Бодхихарма в «Трактате о светильнике и свете». Он писал: «Передача мысли непосредственно от сердца к сердцу, созерцание собственной природы и есть достижение состояния Будды». Основной постулат мыслителя, развиваемый его последователями, – несоизмеримость слов и любых внешних знаков с истинным смыслом того, что они пытаются выразить. Погружение в «пустоту собственной природы, в сердце» есть единственный путь выхода из «кажимостей» видимого мира с целью постижения истинной реальности. Он разъясняет: вместимость сердца огромна, в нем есть всё, и в нем нет ничего; в нем нет никаких понятий, нет даже понятия «пустота». Но «всё рождается сердцем десятками тысяч способов…». Такие понятия, как форма, цвет, довольство, волнение, – лишь ярлыки, «цепко держащиеся за мир», но не выражающие ни природы человека, ни истины о мире. Поэтому, стремясь к Абсолюту как основной «своей природе», к истинному знанию, необходимо «не пачкать сердце в разных мирах» этого феноменального мира, застывшего в словах, образах, представлениях, символах, чтобы не оказаться их рабом.
С именем второго патриарха – Хой-ке (487–593) – связано возникновение специфически чаньской диалогической системы вопросов и ответов, противостоящей традиционному репрессивному монологизму наставника. Позже на основе этих диалогов появляются так называемые «коаны» – парадоксальные высказывания-задачи в системе чаньского тренажа. Внутренний смысл загадок, коанов выражает не частное мнение учителя, но высший принцип бытия. Только сойдя с наезженной дороги повседневного мышления и идя в направлении, противоположном логике, воплощенной в правилах языка, заглядывая за покров «слов-этикеток», ученик интуитивно может постичь смысл реальности.
Например, на вопрос «что есть Я?» может быть ответ: «Ты видишь кипарис во дворе?». Смысл здесь в том, что «Я» не объект и не субъект. Я – ничто, которое «здесь и сейчас» пребывает в этом кипарисе, а этот кипарис пребывает во мне.
Своей парадоксальностью, внешним алогизмом коаны как формы прикосновения к тайне бытия в чем-то схожи с евангельскими притчами. Но в отличие от последних, коаны – психологические стимулы для выхода мышления за рамки присущих ему традиционных оппозиций, бинарностей феноменального мира к просветлению, ошеломляющему мигу озарения (сатори) с целью достижения Ничто, в котором нельзя отличить природу человека от природы Будды, и последующего самоопределения деятеля, именуемого «Я». Однако просветление – не одномоментный процесс: «если в предыдущий миг находишься в миру – переживаешь беспокойство, если в последующий миг расстаешься с миром – обретаешь прозрение». Миг прозрения в Ч. ощущается как выпадение из дискретного суетного времени и переживается как всевременность текуче-связного, континуального мира, частью которого является «Я». К VI в. уже существовала сложная система психофизической тренировки, цель которой заключалась в подготовке человека к состоянию озарения.