Край человечества
Шрифт:
– Это мы в мой первый новый год… первый глизеанский новый год. Александр только недавно вспомнил про камеру, сделал пару снимков корабля, пещеры с кристаллами. А потом говорит: "Сегодня праздник. На планете год прошел с тех пор, как мы начали наблюдения за погодой. Нарекаю этот день Новым годом!" – Скай печально улыбнулся. – Вот так и сказал. А потом стащил фотоаппарат с шеи, схватил меня и щелкнул. Я думал, что он с ума сошел, но в итоге традиция вести фотоотчет у нас сохранилась.
– Хм, а он неплохо получился, – с удивлением глядя на собственное улыбающееся лицо, заметил Александр. – А где он сейчас?
Скай тяжело вздохнул и жестом предложил гостю присесть, а сам отошел к шкафчикам и стал там копаться.
– На планете нет ничего даже отдаленно напоминающего кофе, а листья всей небогатой флоры совершенно
Скай развернулся с двумя деревянными кружками без ручек и сел напротив Александра, протянув его порцию настойки. Новичок смотрел на бледно-коричневую жидкость без энтузиазма, но все же чокнулся с хозяином дома и сделал хороший глоток. В последний момент вспомнив об отсутствии всякой закуски, Александр напрягся, но напрасно – напиток оказался совершенно не крепким, разве что немного горьким.
Поймав удивленный взгляд на Александра, Скай ухмыльнулся:
– Люблю пить с новичками. Почему-то все сразу думают, что мы тут спиртягу гоним литрами. Ты умеешь самогон делать? Нет. Вот и я нет. А это – так, компотик. Градус здесь ниже, чем в пиве.... Наверное, мы-то на самом деле никогда и не пили пива.
Посерьезнев, Скай отпил еще, и, устремив твердый взгляд на собеседника, начал рассказ.
– Как ты уже понял, мы с Александром жили здесь мирно и очень продуктивно не один десяток лет. Земных лет, надо сказать, – по глизеанскому летоисчислению прошло уже 469 лет. Считаем исправно. Колонию построили, начали клонировать колонистов, организовали общественную жизнь. Только вот мне все покоя не давало, что он с самого начала как будто сдался. Насчет маяка. Понимаешь, когда я появился, он мне с кислой миной рассказал, как провел целых три земных месяца в бесцельных попытках починить маяк. Как он весь его облазил, как потом из-за инцидента с кристаллами, – Скай выразительно посмотрел на Александра, на что он кивнул в знак понимания того, о чем идет речь, – запустился механизм капсулы. Как он еще шесть месяцев, пока капсула формировала меня, продолжал исследовать и маяк, и врата, изучил каждую строчку инструкции – и все время особенно подчеркивал насколько все было тщетно. Я ему, конечно, не поверил. Мы всегда полагались только на собственный опыт, даже если другой человек – это, по сути, ты и есть. Оправившись от первого шока, я сам полез все изучать. Эффект тот же – все работает. Гиперпространственный трансивер полностью функционален, координаты земли введены верно, питание идет без перебоев, пакеты с сообщениями стабильно отправляются. Все как по инструкции. И не я один проводил такие манипуляции – практически все остальные с той или иной степенью рвения изучали эти устройства, – взглянув в глаза Александру, он добавил, – думаю, и ты захотел разгадать эту великую тайну. Только поздно уже.
Скай одним глотнком допил свою настойку и встал, чтобы налить себе еще, но рассказ не прервал.
– Видишь ли, примерно четыре глизеанских года назад у нас появился один уникум. Копирование памяти на нем прошло с ошибками, в результате записалась не вся информация, а кусками – чуть из детства, чуть из школы, немного из учебки. Причем, чем ближе к настоящему времени, тем четче воспоминания. Последние три года жизни Александра Гурского перед сканированием мозга он помнит так хорошо, как будто у него подсказка на сетчатке выбита. Оговорюсь, случай не такой уникальный – идеальных случаев копирования у нас практически нет. Кто-то ранние годы не помнит, кто-то наоборот. Мне сказали, тебя Гуревич привел? Он вот не помнит ничего с шестнадцати лет. Хорошо хоть отбирать на миссию начали за год до этого, со всеми вводными и инструктажами. Иначе у бедняги шок был бы просто колоссальным. Так вот, тот наш уникум, как и все, полез изучать маяк. И, как и все, со временем дошел до экрана диагностики систем. А там, как и все, он решил проверить систему ввода с носителей. Только вот он вспомнил кое-что, что ни один Александр Гурской до этого, даже оригинал, не помнили. Я уверен, и ты тоже, – даже не пытаясь дождаться опровержения, Скай продолжил, – Он вспомнил, что панель ввода должна была быть запломбирована.
Скай замолчал, уставившись в кружку. Медленно ее поднял и делал долгий глоток. Александр в недоумении последовал его примеру.
– Ну и что? Кто-то из ваших, должно
– Ты помнишь, что там на этой панели?
– Ну, – напряг память Александр, – там гнездо для мнемоса, ну, в смысле, для накопителя данных.
– Дружище, мне можешь не пояснять, – прервал его Скай, – я не один из наших древних офицеров из штаба, не понимающих, что такое мнемос. А что там еще?
– Ну, эээ… Все, вроде.
– Вот именно! Это отсек 10 на 10 см, за крышкой которого маленькое отверстие для мнемоса. И все! Да я тебе больше скажу, при первом моем осмотре я туда и не полез. Зачем? Ведь эта система нужна была только на земле, чтобы загрузить все программы. А потом ее запечатали, от греха подальше – точнее, от диверсий. Я ее открыл только раз на пятый, через пару глизеанских дней после моего пробуждения. И знаешь что? Пломбы уже тогда не было. И это не я ее снял. А значит, остается только один человек, кто это сделал.
– Логично. Но зачем так нагнетать-то? Я бы сам снял пломбу, если уже все проверил.
– Вот и он так сказал, – вздохнул Скай, – Мол, полгода копался, ничего не помогает, ну и вскрыл. И тут Алекс – уникум тот – внезапно так и говорит: "Так может дело в пакетах данных, отправляемых на землю? Что если они дают неверную информацию и с земли не могут установить связь с нашими вратами? Мы же можем попробовать загрузить туда резервную копию!" Все на него глаза выпучили, никто про это резервную копию ни сном, ни духом. А он ноги в руки – и на Скайтревеллер. Прибежал с папкой инструкций по сборке маяка. Засунул руку за листы, под корешок, что-то хрустнуло – и он вынул мнемос! Сразу порывался сунуть в гнездо, но, – тут лицо Ская потемнело, а глаза налились какой-то печальной злостью, – но Александр настоял на предварительном изучении инструкции и самого мнемоса. Взял их с собой и заперся на корабле. Я было к нему сунулся, но он говорит – уйди, думаю я.
– Чего тут думать-то?! – пораженно воскликнул Александр.
– Вот и я не понял. Но мы тогда все устали, я решил выспаться и потом уже с ним поговорить. Но выспаться не получилось. Разбудил меня Сашок, взмыленный, перепуганный. "Александр ушел", говорит. Я не понял сперва, потом глаза продрал и выбежал наружу. Оказалось, когда многие спать легли, он вышел и пошел к Бобу – был у нас такой, огородом с Саньком занимался. Вместе с еще парой наших они собрали вещички и пошли в сторону леса. Да только вот не все у нас спят одновременно. Световой день длится здесь чуть больше земной недели, поэтому и спят все в разнобой. Вот один парнишка, Гурик, и не спал, а латал водоотвод под складом. Они его и не заметили, когда мимо шли, поэтому особо не скрывались. Ну он выскочил и спросил, куда идут. Тут они как с цепи сорвались. Кинулись на бедолагу. Он заорал – повыбегали наши ото всюду. Да только поздно, сволочи эти убежали в лес. Куда – непонятно. Ходок еще как назло отсутствовал, а только он в этих лесах нормально ориентируется. Он и Александр.
– Но зачем? Куда они ушли… Погоди… Он забрал мнемос?!
– Вот именно. Но истинная причина побега обнаружилась позже, когда Алекс вместе с Майком включили один из планшетов с корабля и настроили его на прием сигнала антенны, чтобы узнать, какие данные та передает. И планшет сначала сошел с ума, а потом весь его софт сдох, – Скай одним махом допил половину кружки и направил тяжелый, полный горькой, злобной обиды взгляд на стену с фотографиями, – Маяк не просто не позволял себя найти, он убивал всякий приемник, который настроится на его частоту.
Он медленно встал, повертел пустую кружку в руках и, с размаху поставив ее на стол, резюмировал:
– Александр Гурской совершил самую страшную диверсию в истории человечества.
***
Шум теплой воды, падающей на пластиковый пол душевого отсека, заполнял собой слух Александра. Он стоял в центре маленькой кабинки, скрестив руки на груди так плотно, словно пытался вжаться внутрь себя, и смотрел вниз, на шумно утекающую в слив воду. Изредка он терся бесформенным куском пахучего мыла. Мысли беспорядочно плавали в голове Александра, но он не хотел останавливаться на них. И все же одна из них снова и снова пробивалась через толщу отрешения, настойчиво заглядывая ему прямо в душу: "Я предатель". Пусть он знал, что именно он ничего не сделал, но ведь тот, кто сделал – тоже он. Этот факт не давал ему отстраниться от виновного.