Край, куда не дойдёшь, не доедешь
Шрифт:
Когда они вместе драили палубу, Гаспар спросил:
— А этот человек с рыжей бородой — где вы его видели?
Людовик, который только что дал выход своей злости из-за того, что у его щетки отвалилась ручка, воспользовался случаем, чтобы загладить свою вспышку, и рассказал Гаспару вот что:
— Мы играли как-то перед одним кафе, а этот человек с рыжей бородой сидел за столиком недалеко от нас. Он вдруг вскочил и закричал, что музыка ему, видите ли, мешает. Жером бросил свой корнет-а-пистон — и давай бог ноги. А я того человека обругал, отец потом чуть не прибил меня за это.
На другой
Гаспар рассмеялся, но смех тотчас застрял у него в горле.
— После обеда будем играть на террасе кафе “Мондиаль”, ребятишки, — сказал в тот же день Никлас.
На террасу вела маленькая лесенка. Вокруг лесенки и наверху были накрыты столики, а в глубине за террасой виднелся зал, куда посетители заходили только в дождливые дни. Вдоль перил стояли в ряд на цементных столбиках большие китайские фарфоровые вазы со всевозможными растениями. Гаспар, чтобы удобнее было слушать, прислонился к одному такому столбику. Его друзья заиграли; не прошло и десяти минут, как Гаспар нечаянно толкнул стоявшую на столбике вазу. Ваза упала вниз и разбилась о мостовую узкого переулка.
— Беда невелика, мы заплатим, — сказал Никлас.
И в ту же минуту на лестнице появился человек с рыжей бородой; прямо через головы посетителей он принялся бранить музыкантов. Очевидно, он был пьян.
— Эта ваза упала прямо мне под ноги! Они хотели меня убить, точно! Хозяин! Есть в этом кафе хозяин?
Явился хозяин, как мог успокоил бородача, и тот ушел, пригрозив напоследок Никласу Крамеру и его сыновьям позвать полицию, чтобы их выдворили с позором.
Перепуганного насмерть Жерома едва удалось удержать: он хотел спрыгнуть с террасы в переулок. Наконец все угомонились. Хозяин попросил музыкантов продолжать концерт. Что и говорить, Никлас и мальчики играли очень хорошо, хотя состав их оркестра был довольно странный: корнет-а-пистон, труба и аккордеон. Вечером, когда все вернулись на пароходик, Гаспар наконец смог сообщить им:
— Я знаю этого человека с рыжей бородой. Его зовут Жак Обираль. Вчера ночью я уже видел его, он ехал на катере, только тогда я его не узнал.
И пока они, сидя на палубе, ели свой скромный ужин, Гаспар рассказал о беглеце из Антверпена.
— Он не хочет оставаться с тем человеком, что ему вместо отца. Он ищет свой край, — закончил Гаспар.
И оба мальчика, и старый Никлас слушали рассказ Гаспара очень внимательно. Людовик и Жером поминутно задавали вопросы, Никлас же молчал. Доев все, что было у него в тарелке, он набил трубку, зажег ее, выкурил почти до конца и только тогда заговорил. Уже стемнело.
— Ребятишки, — сказал Никлас, — мне кажется, что мы не должны судить сгоряча. Этот господин Драпер — человек достойный. Может статься, его секретарь Жак Обираль — бессовестный негодяй, но мальчик-то от этого вряд ли страдает: у него ведь есть все, чего только можно пожелать. Нет, я не думаю, что его бегство — простой каприз балованного ребенка. Он не пытался бы убежать раз за разом, да еще с таким упорством. Но даже если Драпер ему не отец, как этот мальчик собирался разыскать своих родителей, если не знает, кто они, и понятия не имеет, в каком краю он родился?
Тут все заметили, что Жером опять стучит зубами.
— Что с тобой, сынок? — спросил его Никлас.
— Я знаю, — пролепетал Жером, — человек с рыжей бородой живет на той яхте, что стоит на якоре чуть ниже по реке. Отсюда видны ее огни.
От одного вида этих почти неразличимых вдали огоньков Жером дрожал с головы до ног.
— Так, значит, этот мальчик, Драпер, тоже, наверно, на яхте! — вырвалось у Гаспара.
— Почему бы нет? — пожал плечами Никлас. — Но тебе-то что с того? Тебя эти дела не касаются.
— Он мой друг, — сказал Гаспар.
— Ты в этом уверен?
— Больше всего на свете, — ответил Гаспар. — Я хочу помочь ему, если смогу. Мне надо с ним увидеться.
Прежде чем спуститься в каюту, Никлас зажег лампу и очень внимательно посмотрел на Гаспара.
— Может быть, ты понимаешь больше, чем я, — сказал он.
Никлас ушел спать, а мальчики остались на палубе, сидели и разговаривали. Прилив уже приподнял пароходик, и он тихонько покачивался на волнах.
— А где твоя байдарка? — вдруг спросил Людовик своего брата.
— Я ее спрятал, — отвечал Жером.
— Зачем это ты ее спрятал?
Людовик начинал закипать и, как вчера, ничего не мог с собой поделать.
— Ты затопил ее в камышах, признайся же, ну! Только зачем? Зачем?
— Я хочу сберечь ее до того дня, когда не буду больше бояться, — вздохнул Жером.
— А будь она у нас, эта байдарка, мы могли бы подплыть ночью к яхте. И попытались бы поговорить с сыном Драпера.
У Жерома и вправду была байдарка, которую он сам отремонтировал. Он нашел брошенную лодку у дамбы, ниже по течению. На самом деле это была довольно большая плоскодонка. Мальчик прибил отставшие доски, законопатил щели, а когда все было готово, затопил свое творение.
— Раз она тебе не нужна, надо было отдать мне! — кричал Людовик.
— Довольно! — раздался снизу голос Никласа.
— Я ее достану завтра, — пролепетал Жером, — и мы поплывем к яхте ночью.
— Это ты-то поплывешь к яхте? — расхохотался Людовик.
— Я с вами.
— Ночью?
— Ночью.
Жером, казалось, сам испугался собственных слов. Людовик прикусил язык. На другой день на заре все трое отправились за лодкой, которую Жером утопил глубоко в иле. Они привели ее в порядок, сделали легкие весла из досок. Потом пришвартовали свое суденышко к пароходику Никласа. Старый музыкант не без опаски наблюдал за действиями мальчиков.
— Если вы хотите, чтобы Гаспар сел в эту посудину, надо ему сперва научиться плавать, — только и сказал Никлас.
Прошла неделя. Гаспара научили кое-как держаться на воде. Все эти дни, когда не было концертов, мальчики ходили к дамбе и следили за яхтой, чтобы узнать, кто на ней живет и кто бывает. Они видели только двух матросов, которые несли вахту, сменяя друг друга, но убедились также, что по вечерам иногда приезжает Жак Обираль. Г-на Драпера не было. Однажды вечером с невидимой им стороны яхты донеслась песня. Пел детский, очень тонкий голос.