Край забытых богов
Шрифт:
— Но это… ерунда какая-то. Что значит «не смотрим» и «не оцениваем»? Этим ты обижаешь друзей, обделяешь себя, — Нинара вновь морщит лоб в искреннем недоумении. — Друзья — они на то и друзья, что тебе хорошо с ними во всех смыслах, а не только в беседе… Погоди, я поняла. Твоя болезнь — она не физическая, психологическая просто. Самоограничение. Которое «моногамия». Установки, внушенные с детства. Психологический барьер, его надо снимать. Мягко. И не укусом, а… Не знаю, надо думать. Поговорить с теми, кто людей знает лучше…
— Нинара, послушай. Нет проблемы, не надо ничего снимать.
— Какой культуры норма, Лара? Для культуры вампиров такой нормы нет. Для культуры отношений людей и вампиров такой нормы нет тоже. Для культуры отношений ра… людей, которые в стадах, опять же — не характерно. Не веришь — сходи взгляни, — она даже разволновалась: щеки раскраснелись, глаза блестели. — Послушай, я все понимаю, это культурная норма того общества, в котором ты воспитана. Но его здесь нет, и никогда не будет. А жить тебе здесь. Так зачем держаться за навязанные тебе ограничения? Нужно стремиться выйти за эти рамки. Не силой, понятно, не укусом. Но работой над собой. Твоим желанием эти искусственные ограничения преодолеть. Ты живешь в обществе, где не принята моногамия. И для людей она отнюдь не всегда естественна. Так зачем за нее цепляться?
— Я подумаю, хорошо? И я лучше пойду, меня Исандра просила…
Встаю, надеясь на конец беседы. Но она резво поднимается следом.
— Я провожу. Послушай, ну может, если сразу двое — это категорически не вписывается в твой культурный шаблон, тогда, может, просто с каждым по очереди? Ну, ведь тогда получится, ты ничего не нарушаешь? А потом ты привыкнешь, что партнеры меняются, и можно уже в компании, да? Вот тот же Фэр. Если ты попробуешь подумать о нем как о друге… но в вампирском смысле, неужели тебе не захочется попробовать его на вкус?..
— Скорее уж он меня в этом случае попробует. И что ты мне все время Фэра сватаешь?
— Но он тебе нравится. Очень, — она искренне удивилась вопросу. — Так сильно тебе только Нарданидэр еще нравился, но с ним у вас не вышло… Он все же другой тип любовника, более резкий, властный. Возможно, дело именно в этом, и тебе лучше для начала подбирать себе любовников, похожих на Лоу? И тут именно Фэр был бы идеален. Ну, Мархиниар еще, но ты с ним не общалась… Или, может, наоборот, тебе будет проще с тем, на кого ты не смотрела как на человеческого друга? Я вас познакомлю, хочешь?
— Не хочу. Нинара, послушай. Все это здорово, так, наверно, вампирских девочек учат. Высвобождая их чувственность. И иногда даже не спешат, — вспомнилось то, что я услышала об Исандре. — Но я человек, и дело не только в моральных запретах. Если я буду с вами — со всеми вами, как вам бы хотелось — я просто умру. Без вреда для себя человек может потерять не так много крови, на всех не хватит. У моей подруги было пять вампиров-любовников. И да, ее уговорили, она пошла туда добровольно и страстно желала их всех. Вот только из того дардэнхэ вынесли только ее тело, я даже не знаю, дожила ли она до последнего, а Лоу едва ли помнит… Ты так страстно желаешь заполучить меня на вашу вечеринку, что тебе все равно, что я на ней и умру?
Пауза. Сиреневое виденье ошеломленно хлопает огромными своими глазищами.
— Нет, что ты, я не хотела… Я не имела в виду твоей смерти, я просто помочь… ты здесь с нами, совсем как мы, и я не думала даже…
— Что люди от этого умирают?
— Я никогда не была… с настоящим человеком… А семья у нас небогатая, своих стад нет, мы просто покупаем… нам привозят, а там… им сразу физраствор в вену, ты еще пьешь, а ему уже закачивают, и они следят, чтоб лишнего не выпить, это другие деньги… а потом они улетают, и я никогда не видела, что бывает с теми, кого… Я просто никогда… действительно никогда не думала…
Она, наконец, отстает от меня, оставшись подумать, а я отправляюсь к Исандре, в один из больших шатров, где идет работа с материалами склепа, не требующими особых условий консервации. Исандра тоже меня жалеет. Но не лезет с личными разговорами, а загружает работой. К примеру, сегодня мы клеим древние маски — и те, что растрескались и рассыпались на фрагменты еще до нас, и те, что не выдержали «полета Нарданидэра». Занятие напоминает детскую игру в мозаику — прежде, чем клеить, маску требуется из осколков сложить, а осколков нам из склепа вынесли — со всей щедростью вампирскй души, еще и свалили в одну огромную кучу, где среди фрагментов масок попадались и фрагменты глиняной ритуальной посуды — а что, все керамика…
Опасения, что после всего пережитого, работа со столь специфическими предметами будет рождать не самые добрые ассоциации, по счастью, не оправдались. Было ли дело в том, что светлый шатер, наполненный шумом множества голосов, ничем не напоминал мистическую тьму и тишину древнего склепа, или в том, что я в какой-то мере сумела справиться с шоком от пережитого, сказать сложно. Но я увлеченно собирала древние маски, чтоб из фрагментов и осколков, словно из пучин времени и забвения, вновь и вновь рождались лица тех, кто был хозяевами этих земель в далекой довампирской древности. Словно этим можно было что-то вернуть. Словно этим можно было что-то исправить…
А под вечер взглянуть на результаты наших усилий зашел сам светлейший Нарданидэр. Зашел неспешно и явственно прихрамывая, задал пару вопросов по текущим делам и в любопытствующей тишине направился прямо ко мне.
Присел рядом, покрутил в руках одну из восстановленных масок.
— Они были красивыми, пока не разбились, верно? Без всех этих шрамов…
— Они были… очень хрупкими, — слова подбираются с трудом. — Все же, это человеческие посмертные маски, и они уязвимы не меньше, чем их создатели.
— Но это не помешало им прожить тысячелетия… Знаешь, когда обнаружили первые маски, была версия, что они не посмертные — ритуальные. То есть делались еще при жизни человека и одевались во время каких-то обрядовых действ, празднеств… И далеко не сразу обратили внимание, что в них нет отверстий для дыхания. Обратили, вернее, но значения не придали — что мы знаем о людских обрядах, может, был тот, во время которого требовалось не дышать?
— Был. И до сих пор остался. Умерщвление называется.