Кража по высшему разряду
Шрифт:
— Ну и что, купил ведь, не украл же, — не понял Ромка. — Покупать картины никому не возбраняется.
— Даже если Никита Покровский купил картину у барыги и выправил на нее документы, теперь те бумаги в свете законной дарственной Изольды — махровая липа. Можно попытаться оспорить права его основной наследницы, госпожи Покровской, через суд. Но дело не в этом. Главное, что хозяйка апартаментов на Мойке просто так, за здорово живешь, свою картину никому и никогда не продаст. Ни за какие еврики. Между тем Изольда готова купить холст за приличные деньги. Но старухе важнее принцип. Как говорят, понты дороже денег. Полина Андреевна привыкла выдавать холст за изображение своей прапрабабушки. Что она скажет знакомым, которые привыкли пить чай под портретом ее праматери в гостиной? Родственниками, как известно, не торгуют. Отнять у госпожи Покровской картину по суду — дело почти безнадежное. Все равно что отобрать мечту. Спрячет холст в подвалах своего имения где-нибудь в Сестрорецке — да так, что с ментами и с гончими не найдешь, а потом наймет дорогих адвокатов. Те архаровцы что угодно и у кого угодно оттяпают. У сиротки изо рта черствую горбушку вырвут. А уж семейную реликвию у благополучной гражданки Германии тем более оспорят. Причем по закону, прикрываясь патриотическими лозунгами. Мол, надо вернуть шедевр на родину. По типу: слишком много сокровищ уплывает в последнее время за рубеж.
— Ну и что? — продолжал тупить Ромка.
— А то, что для Изольды эта картина, может, самое важное в жизни. Ну, после ее дочерей и внучек, конечно. А я тетушку очень люблю и хочу ей помочь. Остается один путь, — решительно бухнула Инна, — выкрасть у старушки то, что ей не принадлежит. С точки зрения морали, конечно, предприятие сомнительное. Ради торжества справедливости придется нарушить закон. А если называть вещи своими именами — это банальное воровство. Да еще и при отягчающих обстоятельствах: злоупотребив доверчивостью пожилой дамы. Скажешь, подлость? Гадость? Но согласись, другого выхода у нас нет. Старушка Покровская тоже не в белых перчатках свое богатство заполучила. Как и ее сыночек. Я за правду, а правда на стороне Изольды. Словом, как повелось на Руси, нам придется действовать не по закону, а по понятиям. «Грабь награбленное» — главный лозунг в нашей стране уже почти сто лет, и я им с детства отравлена. А тут чистой воды экспроприация. Сам-то Покровский с владельцами картин не миндальничал…
Ромка выслушал сбивчивый монолог Инны, помолчал секунду, а потом начал спокойно рассуждать вслух, словно беседовал сам с собой:
— Затея, конечно, рискованная. Мягко говоря. А если честно — еще и дурацкая. С богатенькими старушками лучше не связываться. Их ангельский облик — всего лишь маска, прикрывающая хищную сущность. «Пиковую даму» на днях слушала? То-то! Три карты, три карты… А потом бабка будет в страшных снах являться. И вопросов этим одуванчикам лучше не задавать. Мол, бабушка, а почему у тебя такие большие уши? А там не бабушка, а — гам! — серый волк в оборочках. Как в сказке удачливого французского чиновника по фамилии Перро. Но встреча Инны со старушкой и вправду единственный шанс заполучить картину, — неохотно согласился Ромка.
— Изольда готова платить за риск, — заверила его Инна. — Она ведь вначале планировала выкупить «Графиню». Четверть стоимости картины — отличная цена. Скорее всего, тетушка согласится. Она доверяет только своим, а точнее — тебе и мне. По крайней мере, мы не исчезнем вместе с картиной — поминай, как звали.
Словом, Инка поставила Ромку Караваева перед выбором: или он вместе с ней рискует, или продолжает свою скучную жизнь, единственным развлечением которой служат похожие, как близнецы, свидания с дамами средних лет в каморке осветителя…
— Ну и дела! — только и смог пробурчать Ромка после ее вдохновенного монолога. И вдруг добавил: — Надеюсь, у старушки в квартире найдется для нас укромный уголок?
Хорошо, что Ромка не мог увидеть по телефону, как она краснеет. Однако Инна взяла себя в руки и постаралась не менять деловой тон:
— Если картина будет у нас в руках, то уголок найдем где угодно — хоть под куполом парашюта. А ты, похоже, легких путей не ищешь, Ром? Лишь чувство опасности возбуждает истинного Казанову! Я права?
Ромка не стал возражать. Он громко засопел в трубку, а потом внезапно отключился.
Бойкая репортерша опять вовсю хозяйничала в душе Инны, подсказывая рискованные ходы и толкая на опасную дорожку. Она уже почти придавила своим весом червячка сомнений, этого крошечного змея, впускавшего в ее сердце яд угрызений совести. Червячок вначале расплющился, а потом и вовсе исчез под безжалостной кроссовкой внезапно выросшей почти до размеров реальной Инны авантюрной журналистки.
НА РАЗВЕДКУ С ШАМПАНСКИМ
В общем, Ромка уловил в воздухе запах авантюры и захрапел, как породистый жеребец, почуявший звук полковой трубы. Инна успокоилась: теперь ее милый никуда не денется. Напротив, станет думать о ней с каждым часом все настойчивее: он уже подсел на секс в экстремальных условиях, как подсаживаются богатые и пресыщенные молодые люди на экстремальные виды спорта. Можно даже исчезнуть из его жизни на какое-то время — это лишь усилит его зависимость от нее. Осознав это, Инна внезапно потеряла к любовнику всякий интерес. Так, наверное, переставал он сам вожделеть соблазненных подружек. Что ж, теперь она независима — значит, свободна! Пусть Ромка пока поскучает в семье, ей пока есть чем заняться. И журналистка набрала номер хозяйки элитной квартиры на Мойке.
— Инночка, куда же вы пропали? — почти закричала старушка. — Я так надеялась выпить с вами сегодня чаю и вволю посплетничать. Домработница как раз купила мои любимые эклеры.
— Полина Андреевна, а я ведь неподалеку. Если хотите, могу заглянуть к вам, — предложила Инна без экивоков.
— Вот и умница, тогда я велю домработнице приготовить чайный стол, — обрадовалась собеседница, и Инна, сунув мобильник в карман дубленки, поспешила по знакомому адресу.
Почти возле дома она сообразила, что идет в гости и неплохо бы купить чего-нибудь к столу. Так, пирожные у бабульки уже есть, конфеты — слишком банально, словно идешь на прием к врачу или чиновнице ДЭЗа. Остается спиртное. Не помешает для легкости беседы. Пожалуй, все же шампанское. Его дамы пьют в любом возрасте. А этот пьяница Ильич нам не указ. Видите ли, от шампанского у него голова болит. Это сколько выпить. Пускай водку хлещет, ради бога. Да, кстати, к десерту сойдет и отечественное, полусладкое — все-таки она, Инна Морозова, пока скромная журналистка, а не раскрученная сочинительница, чьи творения красуются в каждом ларьке.
Через десять минут Инна с бутылкой шампанского в пластиковом пакете и с дежурной улыбкой на устах звонила в квартиру на Мойке.
Старушка открыла ей по-домашнему: в уютном переднике, надетом на элегантный брючный костюм.
— Проходите-проходите, — добродушно заворковала она чуть картавым «дворянским» голосом, — все давно готово. Хорошо, что вы все-таки пришли, не выношу одиночества. После смерти Никки меня не покидает какая-то смутная тревога.
Инна привычно направилась в гостиную.
— Нет-нет, пожалуйте направо, — шутливо преградила ей путь хозяйка. — Добрых старых знакомых, как вы должны помнить, я принимаю в приватных покоях.
Она усадила Инну в небольшой уютной комнате, примыкавшей к спальне хозяйки и наполовину отгороженной от нее пестрой китайской ширмой.
— Да, возможно, вам будет интересно узнать: эту кровать собственноручно сколотил… — объявила она и, поймав Иннин заинтересованный взгляд, назвала фамилию художника, чей портрет красуется в школьной хрестоматии. — А эта работа… — показала она на скульптурный портрет обнаженной женщины и опять назвала известнейшую фамилию.