Кредиторы эшафота
Шрифт:
— Ты мог бы вернуться и раньше. Ведь я знаю, что тебя не работа задерживает.
Панафье ничего не отвечал.
Он молча взял Луизу за руку, и закрыв дверь, вывел девушку на середину комнаты.
— Что ты делаешь? — спросила она. — Ты опять собираешься делать глупости. Но я сегодня не расположена смеяться. Вместо того, чтобы проводить вечера в кабаках, ты мог бы прийти за мной в магазин и вернуться со мной вместе домой. Оставь меня в покое!
И так как молодая девушка хотела снова лечь в постель, то Панафье опять удержал ее со словами:
— Видела ли ты золото, «Лизетта? Посмотри!
И Панафье вынул свои двадцать пять луидоров.
Несколько минут Луиза в восхищении стояла перед маленькой кучкой золота.
— И все это твое? Твое?
— Да, мое, Луиза, то есть — наше!
— Что же мы будем с ним делать?
— Сначала поужинаем, а за ужином поговорим.
— Отлично! — весело вскрикнула молодая девушка.
Забыв, что Панафье возвратился слишком поздно и не зашел за ней в магазин, она бросилась ему на шею и поцеловала в губы, говоря:
— О, как я люблю тебя, Панафье!
Панафье был богат и имел право делать что угодно. Он спустился с лестницы, разбудил привратника и сказал:
— Вставайте, Левассер!
— В такой час! Что случилось?
— Я голоден, — сказал Панафье самым естественным тоном.
— Вы голодны? — повторил цербер, приподнимая свой колпак и глядя на жильца, чтобы убедиться, не сошел ли он с ума. — Какого черта вы хотите от меня?
Панафье показал привратнику два луидора, говоря:
— Я хочу ужинать, Левассер. Вот что я хочу. Я знаю, что вас уважают в квартале. Поэтому вы пойдете и принесете нам ужин. Мадам Леваееер, без сомнения, нам поможет, и мы по-братски поделимся с вами.
Мадам Левассер сразу же приподняла с постели свое личико.
Внешне Левассер был накрасив, а его супруга — очень хорошенькая. Левассеру было пятьдесят семь лет, а его жене — тридцать пять, но она клялась, что ей двадцать девять и что ее муж был для нее отцом. Впрочем, она и называла его папашей.
Услышав, что Панафье говорит: „Мадам Левассер, конечно, нам поможет, и мы поделимся“, Нисетта — так звали мадам Левассер — отвечала, улыбаясь:
— Я готова помочь вам, господин Поль!
Сказав это, она встала, а Левассер, взяв луидор, отправился за покупками.
— Вашей жене было страшно, — сказал Панафье, когда привратник вернулся, — и поэтому я оставался с ней. А сейчас поторопитесь! Я же пойду вперед и в ожидании вас накрою на стол.
Сказав это, он поднялся наверх, в то время как Левассер, зажигая огонь, говорил своей жене:
— Какое несчастье, что этот господин Поль такой бедный. Какой он славный малый, и как он нас любит…
— Ну, — отвечала мадам Левассер, — ты всегда такой! Стоит кому-нибудь тебя пригласить — и этот человек становится совершенством. Что касается меня, то я не люблю этого Поля.
— Потому что о нем ходили разные слухи?
— Да, поэтому. Он так легко может скомпрометировать женщину.
— Но ты, кажется, хорошо знаешь, что я презираю сплетни.
— Не все похожи на тебя.
Говоря это, Нисетта отправилась наверх к Панафье, предоставив мужу заняться стряпней.
Мы не имеем ни малейшего желания заставлять читателя присутствовать на этом ужине и позднее расскажем о таинственных отношениях Луизы и Нисетты. Сами же отправимся ожидать Панафье у братьев Лебрен.
Глава III
ДА ЗДРАВСТВУЮТ ВИНО И КРАСАВИЦЫ!
Утром, около девяти часов, братья Лебрен беседовали в ожидании Панафье, в то время как в столовой служанка накрывала стол на три персоны. Шарль, младший из братьев, спрашивал у Винсента:
— Итак, ты думаешь, что этот человек проведет нас во все трущобы и игорные дома Парижа?
— Да, это моя цель.
— Но я не понимаю, для чего это нужно.
— А между тем это очень просто.
— В таком случае объясни. Вот уже год, как мы ищем, и ты нашел единственный след — два банковских билета.
— Да.
— Номера которых были в перечне вещей мадам Мазель. Но, следуя по пути, пройденному этими билетами, мы столкнулись с игорными домами.
— Именно.
— В таком случае, нам, может быть, придется искать в игорных домах Германии?
— Эта работа будет напрасной. Игорные дома Германии сейчас закрываются. Следовательно, тот, кого мы ищем, должен вернуться в Париж, а ты знаешь пословицу, что горбатого могила исправит. Нет сомнения, что, возвратившись во Францию, он снова начнет играть. Во Франции нет легальных игорных домов, но их с успехом заменяют нелегальные.
— Но ведь ты ездил по всем германским игорным домам?
— Да, и там мог убедиться, что игрок неизлечим. Он играл, играет и будет играть, каковы бы ни были результаты его игры.
— И ты думаешь, что он игрок?
— Я убежден в этом; все, что я мог узнать в результате следствия, утверждает меня в мысли, что человек, совершивший преступление, не был простым убийцей. Эта найденная на лестнице карта, которая послужила таким ужасным доказательством против нашего увлекавшегося игрой отца, уже является очень сильным доводом.
— Да, это правда.
— И кроме того, дорогой Шарль, если бы ты, как я, мог судить об игроках вблизи, ты понял бы это. Ты понял бы, как необходимо цивилизованному обществу иметь возможность наблюдать за этой страстью, за этим пороком. Ничто не может помешать игроку играть. Но постоянным надзором его можно несколько обуздать. Надо уметь удовлетворить его порок и в то же время ограничить его. Игрок с нетерпением ожидает начала партии. Правда, я видел сдержанных игроков, но таких очень мало.