Кремлевский спецназ
Шрифт:
– Я все понял, полковник!
Куршед передал трубку спутниковой станции связисту, приказав:
– Находись у себя неотлучно, аппаратуру держать в постоянной готовности.
Затем он прошел в сад, присел на топчан и задумался. Вскоре к нему подошел Акрани.
– Что-то в России пошло не по плану, полковник?
Куршед с трудом оторвался от своих мыслей.
– Что ты спросил, Муатабар?
– Я спросил, в России у Охотника что-то пошло не по плану?
– Там все пойдет не по плану.
– Что это значит, полковник? – удивился Акрани.
– А то,
– Но почему?
– На то есть причины.
– Я должен знать, в чем дело, полковник, на мне обеспечение акции.
– Все, что надо, ты уже сделал.
– Нами не проработан план эвакуации отряда. Вернее, он проработан в общих чертах…
– А никакой эвакуации и не будет.
– Что? – На этот раз полевой командир талибов не сумел скрыть своего недоумения. – Как это не будет?! Вы решили пожертвовать отрядом?
Куршед поднялся, приобнял Акрани, повел его по тенистой аллее:
– Давай начистоту, Муатабар. Какие бы планы по эвакуации отряда Охотника здесь ни прорабатывались, и ты, и я прекрасно понимаем, что русские спецслужбы не выпустят из пансионата людей Гаева, даже если он отдаст им всех заложников.
– Но почему? Мы же приняли за основу плана отличную, стандартную схему – захват заложников, требование выкупа и транспорта для отхода из России. Задача, которая стоит перед нами, – поднять как можно больше шума вокруг захвата заложников, показать неспособность русских спецслужб обеспечить безопасность не только своих граждан, но даже иностранцев. Тем более что американцы наверняка надавят на российские власти, чтобы те выполнили условия террористов. У нас нормальный, вполне реализуемый план эвакуации. Его требуется отработать до конца, и тогда мы выполним все задачи операции.
– Я думал, ты лучше знаешь русских, – усмехнулся Куршед. – Поверь мне, Муатабар, российские власти не подчинятся никакому давлению, и решение будет приниматься не в МИДе, а на Лубянке или в Администрации Президента без участия представителей высокой американской стороны. А знаешь, почему все будет, как я сказал?
– Почему?
– Потому что уступка террористам как раз и будет означать неспособность российских спецслужб обеспечить безопасность не только гражданам своей страны, но и иностранцам. И это накануне подписания стратегически важных документов по противоракетной обороне в Европе. Русские спецслужбы, их подразделения специального назначения умеют работать, если им не мешать. А мешать им Кремль не станет. Да, шум мы поднимем, но что в итоге? В итоге – победа русских.
– Подождите, подождите, – Муатабар убрал руку Куршеда со своего плеча, – но до связи с Охотником вы придерживались прежнего плана. Более того, вы сами его и разработали.
– Да, ты прав, Муатабар. Но, признаюсь тебе, проработка первоначального плана эвакуации отряда Охотника носила чисто формальный характер. Поэтому мы и не уделяли одному из, казалось бы, самых главных этапов операции должного внимания.
Акрани внимательно посмотрел в глаза Куршеду:
– Значит ли это, что вы и не планировали эвакуацию?
– Не планировал,
– Тогда зачем было играть в благородство?
– Не надо повышать на меня голос, Муатабар, я этого не люблю. Эвакуация включалась в план исключительно для того, чтобы успокоить Юнуса, убедить его в том, что он – я подчеркиваю, лично он, а не весь отряд, – будет вытащен из России. Ответь, Муатабар, стал бы Гаев работать по заложникам, зная, что его ждет неминуемая смерть?
– Никто бы не стал.
– Вот! Все ты понимаешь – а задаешь, извини, не совсем умные вопросы… Однако хватит разговоров о судьбе отряда. В конце концов, все люди Охотника знали, на что шли, и, главное, за что. Они опытные наемники и прекрасно понимают, чем чаще всего заканчиваются подобные акции. Мы заплатили им большие суммы. Так что перед людьми Охотника наша совесть чиста. Ну, а самого Гаева, в принципе, можно попытаться вытащить. Шансов на успех очень мало, но они есть. Если же придется пожертвовать и им, то его смерть будет на моей совести. И все, Муатабар! Сейчас мне надо тщательно обдумать новый план операции в Подмосковье, согласовать его с Пешаваром; поэтому я займу твой кабинет – и очень тебя прошу не беспокоить меня! Если новый план утвердят наверху, ты узнаешь о нем. Это я тебе обещаю. И еще: пока я буду работать, проконтролируй, пожалуйста, чтобы для меня и Элен подготовили приличное жилище.
– Вы говорите о ней так, будто собираетесь сделать эту француженку своей женой, – недовольно проговорил Акрани.
– Женой?.. А что? Кто знает, Муатабар, что ждет нас впереди. Я уже немолод; еще год-другой с помощью всевышнего повоюю, а потом надо будет позаботиться и о спокойной старости. И почему не с Элен? Она мне понравилась. В конце концов, избавиться от нее я смогу всегда.
– Ваши дела – это ваши дела, полковник…
– Очень верные слова. Так я займу твой кабинет?
– Конечно, что за вопрос? Ужин подать туда или будете ужинать в обществе дамы сердца?
– Элен пока еще не дама сердца, но ужинать, надеюсь, буду с ней. До 19.00, думаю, новый план я успею подготовить.
– Что ж, да поможет вам всевышний!
Акрани проводил Куршеда в свой кабинет. В 16.20 тот вызвал к себе связиста.
– Абдул, связь с Куршени!.. Адил? Это полковник. Я решил изменить план операции в Подмосковье и провести ее не сегодня в ночь, а завтра, примерно в 13.00 по московскому времени.
После непродолжительной паузы помощник руководителя «Талибана» проговорил:
– Ты удивляешь меня, Куршед! Какие могут быть изменения, если план операции утвержден Омаром?
– И все же я настаиваю на утверждении нового плана. Выслушай меня, Адил, и ты поймешь, насколько новый план эффектней и эффективней предыдущего.
– Я готов тебя выслушать, но боюсь, это ничего не даст. Уже поздно что-либо менять.
– Послушай сначала, а потом сам решишь, представлять его Омару или нет.
– Говори…
Выслушав Куршеда, Куршени долго молчал, затем произнес: