Крепость
Шрифт:
— Еще почти два часа нас освещали ракеты. Торпеда прошла в трех метрах от борта. Вся верхняя палуба была усыпана гильзами. — Оберштурман в задумчивости замолкает. Полуприкрыв глаза, заставляет меня ждать. Тон его голоса меняется: «Страшным было внезапно наступившее затишье. Повсюду взрывы. В тумане ясно различаем столбы вздыбившейся от взрывов воды. И вдруг — тишина! Лишь команды командира: «Резко вправо… резко влево…» и тому подобное. То, что наш корабль все еще жил и шел своим ходом, было чудо. Просто не верили в то, что прошли мимо взрывов и выстрелов прямой наводкой. Нам пришлось работать по радио открытым текстом, поскольку все было уничтожено.
Пойдет ли все это в газету? Интересуется оберштурман, наконец. «Если цензура пропустит» — даю лаконичный ответ. «Отлично!» — восклицает оберштурман.
Остаться на борту и еще принять на грудь? Не стоит. Здесь уже становится жарко. Итак, быстрое решение: благодарю оберштурмана пожатием руки. Затем захожу в кают-компанию, чтобы попрощаться с командиром корабля. Но там гульба в самом разгаре, все то и дело говорят здравицы, поднимают тосты, ну, что же, ухожу молча — по-английски.
ТЕТРАДЬ 27
День быстро клонится к вечеру. Что дальше? провести тут еще одну ночь? Я в нерешительности как никогда. Но отчего я так медлю? Брест — это ведь ясно очерченная цель моей поездки: «… незамедлительно прибыть на катера», этого было мне достаточно. Бисмарк, этот великий Нимрод, уже вдул бы мне по самые уши!
А я ему все испортил. В Бресте останутся лишь канцелярские нюансы, и я вновь окажусь во флотилии. И если Бисмарк захочет что-то предпринять, ему придется иметь дело со Стариком. А Старик, если ничего не изменилось, вовсе не шут гороховый.
Беру себя в руки и объясняю командировку в Брест, как конечную цель всего путешествия. Второй приказ Бисмарка я порвал в мелкие клочки. Так и только так! Их конечно можно было бы собрать и склеить в одно целое, но проблема в том, что я выкинул клочки в окно.
Уже прошло достаточно времени с момента появления приказа о моей командировке в Брест. Но так уж бывает на войне!
Imponderabilite! Никто не может предсказать, что кого ждет на жизненном пути. В конце концов, у меня есть, пока еще, мой красный пропуск, эта палочка-выручалочка. Вот был бы смех, если бы с ним я не смог пройти все кордоны и рогатки!
Расстелив карту, вымеряю расстояние по прямой до Бреста: где-то 200 километров — рукой подать! Но лишь в том случае, если хотя бы полдороги проедем без помех.
Заодно измеряю расстояние и до Ла Боля. Правда, туда оно побольше. Да что с того? Детский лепет! Симоны там давно уже нет. И в Бресте наверное тоже. Кто знает, куда эти свиньи могли упрятать Симону.
Надо вооружиться терпением, а не терзать себя вновь и вновь.
Итак, решено — едем дальше не теряя времени! Но стоит ли сегодня отправляться в путь? Здесь у нас есть комната — и неплохая. Кто знает, сможем ли мы найти по дороге нечто подобное? Чепуха, НАДО ехать! Не врастать в уют и негу!
Водителю объясняю, что кое-что еще не завершил: «Здесь же, рядом». При этих словах на карте веду ребром ладони по местности, лежащей между Сен-Мало и Брестом. «Здесь братишки могут снова высадиться. Место очень уж удобное: ровное и открытое.»
От ужаса охватившего его, водитель даже рот открыл. Чтобы успокоить его, мягко продолжаю: «А если братишки не появятся, то сможете расслабиться по полной программе.»
Потому, что водитель смотрит на меня довольно недоверчиво, я, уподобясь миссионеру, продолжаю: «Собственно говоря, а посему вам так хочется вернуться в Париж? Не думаете же вы, что в Париже вас ждут веселые Дуньки? Вас же немедленно — могу поспорить — тут же отправят еще куда-нибудь. И если совсем уж не повезет — на линию фронта! Радуйтесь тому, что попали со мной в одну компанию. А потому — убрать грусть с лица и вперед!»
Тут я вспомнил, что давно хотел посмотреть семейные фотографии водителя, а потому спрашиваю еще мягче, чем прежде: «У вас есть жена и дети?» — «Так точно, господин лейтенант! Есть и жена и дети.»
Мне не надо давить на него: водитель уже достает свое портмоне.
«О, у вас мальчик и девочка?» — «Так точно! Господин лейтенант, говорят они чудесная парочка.» — «Красивые и здоровые дети!» — «Так точно, господин лейтенант! Они абсолютно здоровы!»
Собирая в комнате вещи, слышу через распахнутое окно голос Атлантики. Каждая накатывающая на берег волна издает свой шум. Закрываю глаза, и этот шум буквально пронзает меня. Он проникает в меня через открытый рот, нос и уши.
Выглядываю из окна: прожекторная установка, рядом с которой косо задран вверх нос грузового корабля, держит свои прожекторы, словно несколько голов на длинной шее. Скоро мимо пойдут сторожевики и как и каждую ночь, займут свои позиции между скал.
За час до полуночи отправляемся в путь. Луна стоит прямо перед нами в низком небе, очень яркая, но узкая. Дорога напоминает свинцовую реку в ее свете. Деревья вырисовываются черными столбами на фоне лунного неба и отбрасывают длинные тени.
Заряжаю автомат, указательный палец правой руки держу на спусковом крючке, левая рука готова передернуть затвор — нам рассказали довольно много историй о террористах в этой местности, и что-то гложет под ложечкой. Поездка ночью, без сопровождения, довольно рискованна.
Но этот наш внезапный ночной отъезд имеет и положительную сторону: без всяких яких, собрались и — вперед! Это по мне.
Пока мы так едем с выключенными фарами, пытаюсь думать о Симоне. При этом чувствую себя так, словно виноват в чем-то.
Приходится напрягаться, чтобы ярко вспомнить образ Симоны. Такое со мной впервые. Неужели Симона потеряна для меня на век?
Город Динан. Хочу осмотреться и выяснить, безопасно ли ехать и дальше без сопровождения. Но на улицах никого. Мертвый город. Направляю водителя по едва различимым в темноте указателям. Но я не совсем уверен в том, что правильно понимаю их.
Наконец в одном из дворов вижу часового с невероятно длинной винтовкой. Он охотно объясняет, что мы попали во двор скотобойной роты по заготовке мяса.