Крепость
Шрифт:
Зампотылу привез откуда-то две с половиной тонны подошвенной кожи — невероятное количество. Черт его знает, сколько сапог можно ею подбить. Но у военных царствует система — либо все — либо ничего. Такелажа не хватает — да ладно! Главное, что есть подошвенная кожа.
Это напоминает мне «крабовую» неделю во время моей службы в учебке. Вместо колбасы прибыли однажды в бочках соленые крабы. Раньше никто из нас крабов не ел. На моей саксонской родине они считались редчайшим деликатесом. Но теперь, в этом проклятом Богом лагере в Оберйохе над Хинделангом, в Верхней Баварии, целыми неделями мы не ели ничего, кроме соленых крабов. В конце концов, мы все решили лучше умереть с голоду, чем съесть еще хоть кусочек серого крабового мяса.
Наверное, зампотылу еще тот пройдоха, если умеет удержаться в равновесии между соблюдением воинских уставов и пропастью нелегальщины. Иначе как нам удалось бы побаловаться лучшим кофе, отличными сигаретами и свежим брюссельским виноградом?
Именно винограду я и поражаюсь более всего: а потому решился прямо спросить зампотылу: «Собственно говоря, откуда нам удается получать такой хороший брюссельский виноград? Такой роскоши я еще никогда не ел!» — «Хм. Судя по названию — из Брюсселя» — этот ответ заставил меня покраснеть. Но я не так-то прост: «А как он попадает к нам в Брест из Брюсселя, осмелюсь спросить?» — «С поездом командующего подводным флотом. В обратном направлении везут вещмешки матросов погибших экипажей».
Он так спокойно говорит об этом, будто в его словах нет ничего особенного. «Вещмешки за виноград», едва ли кто дома мог бы поверить в этот бред.
Словно иллюстрации к сказанному, несколько позже вижу с полдесятка писарей, тащащих по проходу туго набитые вещмешки, и затем сваливающих их в одну большую кучу. Вещмешки достают из каптерки, где они стояли, пока лодка находилась в боевом походе, и переносят в «Сборку» — другую каптерку, в которой писаря начнут тщательную проверку содержимого каждого вещмешка, прежде чем загрузить их в поезд командующего, вывозящего их через Париж в Киль.
Значит, еще один экипаж накрылся. И никто не выбрался из пучины. 50 человек мертвы, но их смерть не постигается сознанием. А имела ли их гибель вообще место? Во флотилии о таких говорят «Потери». Эти потери, также как и предыдущие, будут «окончательными» лишь после предписания: множества печатей, множества подписей. Гора вещмешков, это всего лишь рутина окончания сбора всех печатей и подписей. К тому же, что ждет их дома: едва ли придет и малая толика лежащих в мешке вещей.
Хочу посмотреть, как все происходит в «Сборке», и иду по полосе выбитой волочащимися по земле вещмешками. При этом одна мысль свербит мозг: эти ленивые псы, писаря, могли бы и на плечах донести вещмешки.
Захожу в большое помещение, напоминающее вещевой склад. Вдоль стен плотно висят туго набитые, с большими картонками вещмешки. На длинных столах горы обмундирования, в которых роются моряки. Обер-лейтенант что-то пишет, низко согнувшись над списками.
Внезапно на пороге возникает зампотылу и интересуется: «А вы что здесь ищете?» — «Информацию!» отвечаю, не пошевелившись. Зампотылу кажется, проглотил язык. Немного погодя, он раздраженно бросает: «Тогда не стесняйтесь, господин лейтенант!»
Писаря, должно быть, почувствовали некую напряженность между нами. Как по команде они прекратили свою работу и уставились на нас. Зампотылу прорычал: «Продолжать!», чем подвиг всю группу на продолжение работы. Чтобы как-то развеять ситуацию, обращаюсь к зампотылу: «Совершенно не представлял, что и это входит в круг ваших обязанностей».
Тот, бросив на меня испепеляющий взгляд, поворачивается к какому-то матросу, у которого берет несколько полностью исписанных листов — наверное, списков. Не смотря более на меня, углубленно изучает их. От его первоначальной доступности не остается и следа. Решаюсь еще раз «наступить ему на бороду» при первой же возможности.
Встретив зампотылу после обеда в коридоре, примирительно начинаю: «Посмотрев на суть дел под другим углом, убеждаюсь, что флотилия напоминает экономическое предприятие».
Слова мои действуют словно живительный бальзам. Он буквально подрос на пару сантиметров., услышав, что я хотел бы побольше узнать о таком большом предприятии, с тем чтобы правильно и без обиды написать свою статью. «Я занимаюсь этим с апреля 1943 года», услужливо начинает зампотылу, и охотно ведет меня к себе в конторку. Едва за нами закрывается дверь, как он продолжает: «По большому счету, все это можно считать одним большим магазином». Внимательно смотрю ему в глаза, словно побуждая его продолжать: «При экипировке подлодки иногда возникают определенные трудности. Основную часть провианта мы получаем от Отдела снабжения Администрации места дислокации, а они получают все из Германии» — «Все?» Мой вопрос попал в точку. Зампотылу словно воодушевился: «Так точно! Все, кроме свежего мяса и овощей. Это поставляется из Франции. Для чего у нас есть интендантская служба — а конкретно, один корветтен-капитан» — «И, конечно же, Вы?»
В этот момент, так некстати, зазвонил телефон. Приподнимаюсь, собираясь выйти, но зампотылу взмахом руки приглашает меня остаться на месте.
Из невольно услышанного мною телефонного разговора, вытекает, что готовится большое предприятие с магазином кофе: кофе из Испании. Есть только одна закавыка: зампотылу должен лично встретить груз кофе на границе. «А откуда вы берете необходимые деньги?» — допытываюсь, когда зампотылу заканчивает разговор. «Никаких проблем. Все уже согласованно с Парижем, — ему, судя по всему, совершенно не хочется куда-то ехать, — Сюда все должно поступать из Бреста. Иначе толку не будет», заявляет он резко, чуть ли не с надрывом.
Затем заверяет меня, что продолжит свой рассказ и ответит на все вопросы, но не сейчас: ему надо немедленно заняться улаживанием вопроса поставки кофе. Однако, в следующий момент он заявляет: «Что касается мадемуазель Загот, я всегда был в трудном положении, чтобы вы знали…. Фройляйн Загот всего могла добиться у нашего шефа. Вы же знаете, какой он у нас…»
С этими словами меня буквально пронзает чувство неловкости. Что значат эти его слова? Испытывает ли зампотылу потребность оправдаться?
— Однажды я дал шефу простой совет, скорее не совет, а всего лишь намек, что мы, возможно, подрываем общепринятые нормы — я хотел сказать, что мы могли вызвать злую зависть у других, к примеру. Так вот. На такие мои предупреждения, шеф обычно не реагировал. Лишь побормочет что-то непонятное — ну, вам это известно. А на следующее утро фройляйн Загот мне и говорит: «Зампотылу — ну ты и дурак!» так вот оно и шло….
Делаю вид, что меня это не особо интересует, и словно в задумчивости, равнодушно говорю: «Так-так». При этих словах зампотылу строит такую мину, будто ожидал от меня большей реакции на свои слова. На его лице отчетливо проступает вопрошающее удивление.