Крепость
Шрифт:
В каком же боксе лежат остатки флагмана?
В следующий миг ко мне приближается резко очерченная фигура. Когда человек подходит ближе, узнаю инженера флотилии. Это худощавый, неуклюжий человек с невыразительным лицом. Блеклые, светлые волосы, хотя и подстрижены коротко, едва соблюдают пробор. Руки длинные и крупные, как у ремесленника. А когда он подергивает плечами, то это напоминает скорее несоразмерность формы, что сидит на нем довольно смешно: длинный и заношенный китель подпирает воротником шею.
— Привет! — бросает инженер, словно он не военный, а гражданский человек, и останавливается.
— Где лежит флагман? — задаю ему вопрос.
Инженер поворачивается на пол-оборота назад и делая рукой такое движение, славно желает сбросить болтающуюся на руке перчатку, бросает: «А вон там, в последнем боксе. Его отколошматили за милую душу. Еле приползли ребята на своих карачках.» Хлопнув себя по правому бедру грязной перчаткой, добавляет: «Ну, я пошел», и уходит.
Обегая рампу доков и боксов, думаю о том, как бы не натолкнуться на что-нибудь и не свалиться. В боксах-бассейнах лежат две подлодки, третья только вошла в бокс, и выглядит серьезно пострадавшей: прямо перед рубкой центрального поста видна дыра в деревянном настиле палубы. Ужасный вид! Очевидно, основные разрушения внутри — так часто бывает: это флагманская подлодка.
Она лежит в глубине дока словно вырванная из глубин моря беспомощная гигантская рыба. Путаница из множества канатов, тросов, шлангов для сжатого воздуха окутывает всю лодку.
Осторожно спускаюсь по мокрым ступеням на дно дока. С этой точки, выброшенная на берег огромная «рыба», отчетливо показывает свои сокровенные формы, обычно спрятанные от любопытных глаз: выпуклые балластные цистерны, рули и гребные винты, отверстия торпедных аппаратов.
На скользком дне дока проявляю особую осторожность. На безопасном расстоянии от стапельных балок, держа равновесие, словно циркач, обхожу лодку, задравши голову и одновременно стараясь не свалиться на скользком дне. Добираюсь до самого основания стены дока, чтобы увидеть и заснять на фотопленку вид лодки ниже ватерлинии, нервы мои при этом напряжены как струна.
На самом краю замечаю отчаянно жестикулирующего инженера флотилии, но эти жесты обращены не ко мне, а к Старику, тщательно осматривающему лодку на самом верху. Для меня это означает опять тащиться по черной илистой грязи к крутой лестнице, а потом по ней вверх и лишь там услышать, о чем они говорят.
Из обрывков доносящегося разговора узнаю, что лодку здесь, в Бресте, отремонтировать не удастся.
Стараясь удержать равновесие возле Старика, пока движемся по смеси из мотков кабелей и стапельных бревен в направлении ворот дока, слушаю Старика, который, кивнув в сторону инженера, говорит: «Этот парень просто скептик. От него навряд ли можно получить успокаивающую информацию. У него всегда в запасе добрый десяток сомнений и неуверенностей. Но и не менее дюжины боевых походов тоже в его багаже. Вот с кем тебе бы пообщаться! Еще его отец был командиром подлодки в 1-ую Мировую войну…»
Вдруг раздается пронзительный вой сирены, и я не слышу продолжения фразы Старика.
Старик хочет как можно быстрее вернуться на базу флотилии, а меня словно что-то не пускает. Сразу за большим разводным мостом понимаю: мне хочется осмотреть окрестности порта, а потом я приду на базу пешком.
— Как знаешь! — орет Старик и рвет с места на полном газу.
Прохожу немного назад — настолько, что могу видеть весь порт и удивляюсь тому, как он изменился: над отдельными бассейнами колышутся маскировочные сети. Хотя стою всего в полусотне шагов над портом, обычный вид его словно преобразился. Сети скрывают не все и мне хорошо видны доки: на первый взгляд все выглядит как нелепое нагромождение из такелажа, крепежа и разрозненных теней. Приходится сильно напрягать зрение, чтобы среди всей этой мешанины различить силуэты отдельных кораблей.
С высокого разводного моста могу заглянуть прямо в дымовые трубы буксировочных пароходиков «Ходик», «Глацик», «Гермес». Наверное, это те самые три буксира, что должны были быть присланы чтобы буксировать из Бреста «Бисмарк». «Бисмарк» — это гордость всей нации. В 1941 он получил удар торпедой в рулевое устройство и в результате, из-за заедания руля, не мог более самостоятельно маневрировать. Точно на западе, на высоте Бреста, он был расснащен.
В то время я как раз был в Бресте и был свидетелем всей этой драмы. Этот, едва приступивший к боевой вахте корабль шел из Готенхафена в Берген (Норвегия), обошел Исландию, прошел Датским проливом параллельно побережья Гренландии, повернул на юг, и 24 мая на утренней зорьке потопил английский миноносец «Худ», после чего, точно западнее Бреста, стал добычей торпедоносцев.
1941 вообще стал судьбоносным годом. С гибелью «Бисмарка» наступил конец эры господства огромных военных кораблей. С того времени стало невозможным ведение эффективной торговой войны. Однако все вскоре словно забыли о потере «Бисмарка».
До «Бисмарка» царствовал здесь «Гнайзенау» — до тех пор, пока какой-то отважный, но скорее отчаянный, торпедоносец не сбросил на него свою торпеду, прорвавшись сквозь шквальный огонь зениток. И в добавок угостил его еще и четырьмя бомбами. Это случилось в апреле 1941. А что же стало с другими огромными кораблями? Полный разгром. Ведь у нас был еще и «Шарнхорст»?
Удивляюсь тому, что далеко на внешнем рейде стоят огромные пароходы: это брекватеры — гигантские волноломы и транспорты. А рядом пришвартованы две, нет, три больших посудины. Перед кулисой жалких домишек, их огромные дымовые трубы производят двойственное впечатление: неукротимости и гигантского величия. Их мачты и антенны торчат словно причудливый штакетник над изломанной линией крыш.
Меня вновь охватывает чувство восхищения портом: рыскаю взглядом и не могу ни на чем остановиться. Делаю всего пару шагов и все сдвигается. Все предметы создают новую композицию. Словно в трубе калейдоскопа: стоит ее легонько повернуть и вот уже новые фигурки складываются в новые, чудесные картинки.
Меня так и тянет забраться повыше. Ну, хотя бы вот на тот большой портовый кран.
Внезапно дорогу загораживает док. Не могу уже хорошо ориентироваться в Бресте. Был ли этот док здесь раньше? Словно выброшенный на берег кит, а в нем лежит большой корабль, с обоих бортов подпертый бревнами крепи. Может быть, это тот самый док, в котором стоят после попаданий такие большие клячи? Раньше я бы удивился тем пробоинам, что получило судно, но вот передо мной это большое препятствие. Большой корабль в огромном доке.
Пробираюсь по портовым лабиринтам, через канаты толщиной в руку, клубки шлангов, свернувшихся как змеи, морские навигационные знаки, якоря. Словно Гулливер, попавший в гигантскую мастерскую великанов. Колонна запачканных суриком рабочих идет навстречу. На ногах грубые деревянные сабо. Они несут длинные бамбуковые палки с кистями для покраски. Смотрю, как рабочие забираются на простенькие леса и начинают окрашивать корпус грузового судна, которое столь огромно, что люди выглядят муравьями на нем, а грузовик лежит перед ними словно огромный труп в лучах солнца.