Крепость
Шрифт:
— Не пойму, как эти парни отваживаются вновь рисковать своими жизнями ради пирушки, — ругается Старик, когда адъютант уходит.
Я знаю, что он подразумевает — я уже слышал от зампотылу, что партийный оратор на подходе.
— Это говорит о том, что они мужественные и смелые люди, — говорю я. — Они жаждут этого из-за близости фронта.
— Я бы хотел, чтобы все уже закончилось! — кидает Старик, театрально закатывая при этом глаза.
— Но должно ли так вообще все быть?
— Да, все должно идти, как предначертано. Мы просто должны смириться. Командующий подводными силами, кстати, тоже прибудет.
— Превосходно! С собакой?
— Как же иначе! — Знаешь, а этот господин Партайреднер — государственный советник. Поэтому речь идет о, так сказать, «высоком посещении».
— Государственный советник? Как же его встречать?
— Как золотого фазана, естественно! Сегодня вечером, в любом случае, состоится богослужение в столовой. Как-никак, служителя заказали уже месяц назад.
— А почему ты мне не сказал ни слова об этом?
— Потому что я думал, что он больше не отважится… — Старик умолкает, а затем недовольно добавляет: — Меня удивляет только то, что Командующий подводными силами все еще сидит в Angers. Ему там, должно быть, постепенно становится довольно рискованно.
Наступает молчание. Старик берет следующую папку для дел из стопки на своем письменном столе, карандаш и начинает читать. Мне же остается только сидеть и размышлять, что здесь мог бы хотеть КПС… Я никогда не мог понять, в чем, собственно состоит его служба: Стратегической работой занимаются в Коралле, а если лодки стоят в базе, то непосредственно Флотилия заботится и о лодке и об экипаже. И все же вот имеется этот «Командующий подводными лодками на Западе», вместе с богатым штабом, как высшая служебная инстанция над флотилиями. Мне известно, что КПС совершил, в качестве командира, два подводных похода с отлично обученным экипажем. Во времена, когда не было еще такого смертельно опасного Абвера как сейчас. Два похода — и это все в его послужном списке. В одном я уверен: Я точно не стремлюсь с ним встретиться. Если он запретил Старику беспокоиться о Симоне, то ему, конечно, известно все произошедшее. Но что он знает на самом деле? В этот миг Старик откладывает в сторону папку и объявляет:
— Когда прибудет КПС, ты пойдешь со мной в клуб!
— Мне это надо?
— Так точно! — И затем гремит: — Эта встреча может тебе пригодиться, и ты снова нравственно вооружишься.
Ни слова о том, что для него встреча с КПС может тоже оказаться неприятной.
ЗОЛОТОЙ ФАЗАН
Большое помещение, в котором должен выступать госсоветник, производит полупустое впечатление, хотя Старик созвал всех свободных офицеров-подводников, которых смогли найти во флотилии. К тому же еще и всех свободных людей из роты охраны. Однако, многие очевидно были настороже и смогли вовремя отчалить. Теперь они недостижимы для Старика.
— Партийный трубадур! — предостерегающе шепчет Старик. А перед нами, стоит и поблескивает своим кричащим коричневым великолепием, «золотой фазан».
Господин штаатсрат надут как лягушка-бык, с огромной кепи на голове-шаре. На нем широкие коричневые брюки, его куртка, которая смело зовется такими парнями «военный мундир», имеет тот же самый коричневый цвет поноса. Добавьте к этому и сшитые на заказ коричневые сапоги. Портупея тоже коричневая. Весь господин штаатсрат — это симфония в коричневом цвете. Только повязка со свастикой нарушает одноцветность. И там же — как по волшебству — наш проворный КПС, пижон как всегда: белые брюки, мускулист и подтянут, как теннисист. Конечно: Летящая походка, орлиный взгляд — слегка измененная в снобистском духе копия Дёница. КПС всем своим видом демонстрирует нам, что он видит войну с более высокой точки, недоступной собравшимся в этом зале. Все просто нелепо: Командующий сидит, напоминая бледно-серую кинозвезду большого экрана — раздутую от самодовольства. Добавим сюда взгляд синих глаз, который по идее должен быть стальным, но выглядит как в театре у переодетого офицером опереточного баритона, в состоянии готовности выхода мадам Butterfly. Прошло почти четыре года, с тех пор как этот франт в последний раз был на борту подводной лодки. От командира у него не осталось ни малейшего следа. Хотел бы я увидеть его однажды, когда его клюнет жареный петух! То, что такой высший, влиятельный чин всегда должен является со своим фокстерьером, где бы ни появлялся, является в глазах Старика признаком хороших манер — мне это известно из его язвительных шуточек. Напряженно жду, когда начнет говорить Старик, но он, словно в прострации, не знает что говорить. Он ведет себя так, как будто ждет вступительного слова Командующего, но тот, однако, машет ладонью, делая защитное движение. До меня долетает:
— … Я здесь только гость!
В воздухе повисает наряженное молчание двух упрямцев. Тем временем государственный советник решительно подходит к кафедре и начинает свою речь. Сквозь полудрему слышу:
— Державы победительницы, которые в 1919 в Версале позорный договор… без исторической ответственности… зеркальный зал… погребальную камеру всеобщего вселенского уровня… неимоверный стыд… Рейх против этого мира… Всеми силами выступили в поход… не позволим нас подавить…
Старик рассматривает своего, навязанного ему гостя, как невиданную экзотическую птицу. Судя по тому, как штаатсрат стоит здесь перед нами и мелет языком, он чувствует себя великолепно, Когда он, наконец, дерзновенно сравнивает в смелости и неустрашимости Генриха IV и Гитлера, я пытаюсь сконцентрироваться и слушать более внимательно.
— Canossa было вознаграждено — через искоренение германского позора в усилении нации. Кайзер, как руководитель нации, победил те элементы, с триумфом которых закат империи был бы в свое время неизбежен… Да, можно очень хорошо видеть полные хаоса четырнадцать лет в период с 1066 до 1080 год и с 1918 по 1932 год, не только в их временном протяжении, но и после их завершения. А именно, царившие в Германии и за ее пределами западническо-демагогическо-иерархическо-сепаратистски-нигилистские инсинуации! На пике и на спаде вселенской вечности нашей Империи, мнимое превращение немецкого духа во всемогущий всемирный дух, которому его существование было отвратительно по сути своей, который произносился с анафемой и ложной ответственностью за войну — что же все это как не секуляризованное отлучение нас от церкви?
После небольшой передышки:
— Времена Хлодвига… большая внутренняя судьба… элементы 1919 года…, — и тут я снова отдаюсь в руки сумеречного состояния своего сознания.
Голос Золотого фазана и звенит и гремит и крякает и квакает. Время от времени он тычком наносит удар указательным пальцем, как шпагой, словно желая проткнуть натянутую вокруг него оболочку. Внезапно этот человечек кажется мне ужасно смешным: Нам, на военно-морскую базу, прислать такого карикатурного оратора партии — это какой-то абсурдный подарочек. Но чей подарочек? Подцепил ли его тот же КПС? Или Золотой фазан прислан к нам из Берлина? Когда он вновь наносит удар указательным пальцем, у меня невольно вырывается колючий смешок. Элегантно, чтобы скрыть его звук, покашливаю два-три раза и прикладываю обе руки ко рту таким образом, будто хочу изобразить индейский сигнал. Старик смотрит на меня, недоуменно подняв брови. Но позади меня уже смеются несколько человек — и довольно громко. Бог мой! Судорожно фиксирую взгляд на какой-то точке на полу, в паре метров перед моими ногами, чтобы снова не выйти из-под контроля. Тут поднимается сидящий впереди всех КПС, поворачивается к аудитории и говорит во внезапно наступившем молчании:
— Я прошу слушать господина штаатсрата с большим вниманием!
Позади, как в школьном классе, слышно глухое ворчание. КПС игнорирует его и снова занимает свое место, а лягушка-бык продолжает реветь дальше… После речи в клубе начинается большое веселье. Адъютант внимательно наблюдает за тем, чтобы штаатсрату постоянно подливали. После пятого стакана он опять начинает свое фехтование пальцем:
— Этот выпад в академическом духе — так точно, господа мои! Отвечаю! Двадцать три острых выпада шпагой…
Я смотрю на Командующего. Когда он поднимает кружку с пивом, то окидывает меня быстрым, каким-то осознанно-трезвым взглядом. Или мне мерещится? Был ли этот взгляд случаен? Может я ошибаюсь? Играет ли он в благородного человека или просто осматривается? Но для меня это своего рода знак: куда хочешь смотри, но только не в направлении Командующего. Показываю заинтересованность тем, что происходит вокруг. Время от времени влезаю в болтовню за моим столом. Господин штаатсрат развалился в кожаных обивках своего кресла. Он полулежит в нем наискось, руки брошены безвольно на подлокотники так, будто в парикмахерской приготовился бриться. Но и в таком положении он вливает в глотку стакан за стаканом.