Крепость
Шрифт:
— … я же это вам говорил!
Вниз сползает инжмех. Совершенно бездыханный и промокший до нитки. То, что он сообщает командиру, он с таким трудом выдавливает из себя, как будто задыхается.
— Ошибка в измерениях — не проходит. Это значит: головка проходит, а выгнутости, канты поплавка — никак. Только на два сантиметра шире… На верхней палубе канты обрубим зубилом… тогда должно получиться!
Черт возьми! Не проходит через люк! Эти идиоты конструкторы даже об этом не подумали! То, что таким образом головка шноркеля должна ремонтироваться хотя бы однажды, было просто невообразимо для этих полных идиотов! Возможно даже, что впереди сидит в носовом отсеке один из чокнутых, ответственных за этот проект.
Но теперь все эти шишки с верфи являются всего лишь обосранными чинушами!
Канцелярские крысы. Тупые хлыщи! Те, кто действительно нужны в жизни, это обычные мастера, люди, имеющие головы и руки.
La Pallice внезапно отодвинулся в очень далекую даль — и все из-за какой-то дурацкой маленькой сломавшейся детальки в головке шноркеля. На лодке находятся в тысячу раз более сложные механизмы, изготовленные на тысяче предприятий. И вот из-за такой возможно крохотной дерьмовой штуковины наша жизнь висит теперь на волоске.
«Продать собственную шкуру дорого насколько возможно!» — так все это, пожалуй, называется. Однако продать дорого получится в том лишь случае, если она будет чего-то стоить!
То, что нас все еще не схватила чертова банда — просто чудо. Вероятно, они говорят себе, что здесь никакая подлодка не может шататься, как бы ни были безумны немцы, и ни один немецкий командир подлодки не решится на то, чтобы идти в надводном положении при плотном контроле радиолокатора.
Я знаю этому объяснение: Если бы они хотели убить нас здесь, то сделали бы это совместив радиолокаторы и прожектора. Так точно, чтобы навести корабли непосредственно на лодку, радиолокатор Томми пока не может. И потому тогда, на последней фазе атаки, должны придти им на помощь прожектора. Но при этом тумане банда с их прожекторами может отдыхать. Вот это и должно быть тем, что спасает нас. Причина же того, что мы все еще существуем — туман. Прожектора только слепили бы экипаж самолета, и не помогали бы находить цель. Туман над водой должен быть тем библейским туманом, который и держит нас в живых.
Не вижу часы над столиком с картами. Но чем может помочь знание времени? Я не засек время, когда началась вся эта пьеса…
Прошла, наверное, целая вечность. Здесь время делится не на часы, здесь оно измеряется вечностями.
Обрубить зубилом! Как долго это может продолжаться теперь, дьявол его знает. Инжмех идет с кормы и несет с собой необходимый инструмент. Когда он приближается и стоит уже под люком, я подаю ему наполовину пустую бутылку яблочного сока.
Инженер раскрывает ее и жадно пьет.
Едва он выбирается наверх, там начинает шум, такой громкий, что мои восприимчивые уши едва могут его вынести: Лодка гремит при каждом ударе по головке зубила так сильно, как будто ее хотят демонтировать и разобрать на лом.
Ничего не помогает! Вовсе ничего не помогает! Два сантиметра канта слишком много! С одной стороны или с каждой? То, что должно быть удалено, должно уйти прочь. Что отсутствует, больше не болит…
От сильной паники и страха дрожу по-детски…
Вверху подрагивает луч света. Конечно: Без света теперь ничего не сделаешь.
Своего рода упрямство набухает во мне. Чудесно! Совершенно чудесно! Продолжайте в том же духе. Этот адский шум и свет посреди Бискайского залива: чистое безумие! Тот, кто еще до сих пор нас не заметил, теперь, наконец, узнает, что мы стоим здесь, технически неисправны с этой трижды проклятой головкой шноркеля. С бортовым вспомогательным инструментом и ночью — кровавая шутка!
Когда же сверху доносятся громкие крики, я сразу понимаю: Они сделали это — молотами и примитивным выдалбливанием, сделали!
Двое спускаются. А за ними также и головка шноркеля появляется в люке и начинает медленно опускаться. Что за расчаленный конец! И что за сцена в этом красном свете! Красные руки снизу, красные руки сверху…
Все на какой-то миг перестают дышать — затем головка шноркеля лежит как вытянутая из моря добыча под шахтой башни.
Однако надо действовать очень быстро! Теперь, наконец, я тоже могу подвигать руками! Лампы вернуть в лодку! Осторожно, чтобы не расколоть стеклянные колбы! Тали снова внутрь, еще все это количество древесины, весь инструмент…
И затем один за другим сползают по лестнице или просто сваливаются вниз с проклятиями и глухим стуком сапог по плиткам коридора парни с палубы.
И до меня вдруг доходит, что наша лодка все время пока обрубали канты головки шноркеля в рубочном люке, неспособна была уйти на глубину: Никто из парней, находившихся наверху, не мог бы войти вниз…
Когда все уже в лодке, наверху появляется замыкающим инжмех, входит, закрывает люк и плотно зажимает маховик дверцы.
Зажимает маховик, возмущаюсь про себя. И затем говорю себе: Это было против всех правил. Но вот командир поднимается и… неужели он хочет сам закрыть люк?
Звучит команда: «Дизель стоп!», идет переключение на электродвигатели, вентилирование закончено и — прочь от поверхности!
Слава Богу, и аллилуйя!
Я мог бы опуститься так, как стою посреди в централе, на колени для молитвы: Мы снова являемся подводной лодкой и, конечно, перед глазами радиолокатора, ищущего нас тоже. Делаю несколько глубоких вдохов. Затем думаю: Если бы мы могли двигаться дальше, просто на электродвигателях до самого La Pallice! Если бы только это получилось! Если бы у нас было для этого достаточное количество тока в батареях…
Если бы словечка “если бы” не было!
Мы можем идти на них только короткое время. Мы должны скоро снова идти под шноркелем…
И говорю себе в утешение: Они делают уже все возможное, чтобы клапан шноркеля снова заработал. Они просто обязаны это сделать! Однако в затылке свербит гадкая мыслишка, что этого еще долго не будет сделано.
А затем на верхней палубе снова начнется все в обратном порядке: Сначала демонтаж, а потом монтаж. Снова собрать все в единое целое, только в обратной последовательности, но с равным риском — так и не иначе…