Крепость
Шрифт:
— О нет, только не это! — говорю в повернутое ко мне, полное надежды, лицо Бартля и медленно поворачиваюсь кругом. Вижу «кучера» ссущего под одну из лип и собаку средней величины, очевидно, суку, за которой бегут пять других собак — маленькие, большие и один черный, просто гигантский кобель. Но не вижу ни одного местного жителя. Может быть, говорю себе, они заняты продолжительной сиестой.
И все же эта тишина кажется мне зловещей. Клапан в нашем котле стучит невыносимо громко.
Дальше вверх, в восточном направлении вдоль Луары. И вновь бледное от жары небо слепит меня. Скользкая зыбкость солнечного марева на дороге заставляет напрягать глаза, делает вид нечетким. Свет странно искажает все вокруг и, наверное, он, прежде всего, есть причина того, что я чувствую себя незащищенным — передвижная мишень на колесах.
Снова и снова сверкают косые крыши. Угнетающе жарко. Мы приближаемся к Tours.
Внезапно «кучер» резко тормозит.
Опять спустило колесо. На этот раз заднее левое, а мы его не латали прошлой ночью, и ничего теперь не поделать с этим спущенным колесом.
Тем не менее, «кучер» и Бартль немедленно берутся за работу.
Пока есть время, медленно бреду по направлению движения «ковчега» и вниз по высокой — думаю, ростом с теленка — траве, спускаюсь к берегу Луары.
Солнце уже настолько потеряло свою сильную яркость, что могу смотреть на него не боясь ослепнуть. В небе начинается мягкое флуоресцирование. Краски всех предметов претерпевают изменения. Тени в светлой зелени лугов потеряли свои острые контуры или совершенно исчезли. Но видны светло-освещенные кусты, и они так сильно освещены, будто вот-вот раскалятся и вспыхнут. Вплотную рядом с ними стоят уже бесцветные, такие тенисто-темные кусты, что пойма реки видится разделенной на светлые и темные полосы. Но все ниже опускающееся солнце закутывается в газовое покрывало, и пока еще видимые на заднем плане лугов резкие контуры групп деревьев и кустарников постепенно исчезают. Их тонкий узор исчезает, все мелкие предметы сливаются в одну большую массу, формы упрощаются.
Осталось пока лишь два зеленых пятна: Одно для плана лугов и другое для листвы и пока еще просвечивающего голубого цвета неба и его отблеск в реке. Я смог бы теперь нарисовать, не более чем этими тремя красками, весь ландшафт Луары.
Царит глубокий мир. Тишина укутывает меня словно мягкое покрывало. Лишь тонкая песня сверчка пронзает ее.
То, что река может двигаться беззвучно, кажется мне чудом. Луара заставляет лишь вздрагивать острые как мечи листья ириса и длинные прибрежные травы.
Группа тополей торжественно возвышается, стремясь круто вверх, будто нарисованная Коро.
Клод Лоррен тоже останавливался здесь в свое время и изобразил речной ландшафт, выписывая все видимое вокруг черно-бурой сажей: Кустарники и облака, перемежающиеся группами кустов, и все в одном насыщенном коричневом тоне.
Проплыть по Луаре на складной байдарке вместе с Симоной, вот было бы истинным удовольствием! Для лодки это было бы лучше поездки вдоль морского берега в La Baule к нашему острову. Воды Луары не разъели бы так ее алюминиевый корпус…
Плоды шиповника светятся из зелени листвы красными сигнальными лампочками. Мать Симоны умела варить вкусный джем из плодов шиповника: confiture d’eglantines. В таких вещах она была очень искусна. Но теперь ей это умение не пригодится — она в тюрьме.
Стоп! Мать Симоны была привезена в Нант и помещена там в тюрьму, а Нант уже пал. Но не перевезли ли Madame Sagot гестаповцы или агенты СД куда-нибудь раньше?
Раздается голос Бартля:
— Господин обер-лейтенант! Все сделано!
Едем мимо полускрытых замков — отличные места для постоя штабов. В этой местности должно быть здорово жить.
Вспоминается гостиница при дороге. Называлась: «Hostellerie l’ecu de Bretagne». Странно, что здесь, у Loire, моя память напоминает мне именно таким образом о Бретани. На меня нападает странная грусть и скоро охватывает меня совершенно.
И тут дорожный указатель бьет меня словно электрический ток: «AMBOISE».
Далеко впереди вижу уходящую вправо проселочную дорогу. Может она и в самом деле ведет к замку? Даю сигнал остановки.
Меня буквально пронзает: Я просто обязан попасть туда наверх, к замку Amboise! Неважно, насколько сейчас поздно.
— Туда вверх? — недоуменно спрашивает Бартль, сомнение и малодушие сквозят в его голосе. — На «ковчеге»?
— Конечно, Вы старый «Аника-воин»! Не пожалеете. Кроме того, это важно также и для Вашего образования. До самой Вашей смерти Вы будете жить воспоминаниями об этом. Человек, проведший здесь, в Amboise, свою старость и умерший здесь же, был Леонардо да Винчи. Им была сотворена Джоконда, называемая также «Мона Лиза» — никогда не слышали об этом?
— Ну как же… Слышал, господин обер-лейтенант.
Вверх ведет покрытая булыжником дорога, проезжаем тесный поворот, который «кучер» проходит с большим трудом. Наш «ковчег» слишком длинный. Ручной тормоз трещит. Не сдавая назад «кучер» позволяет ковчегу немного вольно прокатиться — затем тормозит и повторно разгоняется. «Ковчег» пыхтит как на последнем издыхании. Понимаю, что «кучер» раззадоривает машину, как может, но в нашем топливе просто недостаточно энергии: На первой передаче медленно продвигаемся вперед, метр за метром — не быстрее пешехода. Я уже проклинаю свой план забраться наверх. Следовало бы оставить «ковчег» внизу, но ковбой всегда неохотно расстается со своей лошадью.
Новый поворот налево, «кучер» едет впритык к правому внешнему краю дороги, затем остро срезает поворот — эх, сейчас бы тут же прибавить газ и играючи вынести нас из этой кривой. Но как это сделать?
Снова останавливаемся и сдаем назад. На этот раз мы выходим — дьявол его знает, удастся ли нам продвинуться дальше. Мой глазомер, скорее всего, подвел меня: Снизу замок выглядел вполне досягаемым. Или это тягостная тяжесть нашего подъема, который так растягивает дорогу?
Понимаю также, что здесь наверху тоже никого не увидеть. Деревушка внизу, у дороги, будто вымерла.
Теперь перед нами раскрывается покрытое брусчаткой плато, кучер вытягивает длинный полукруг и останавливает ковчег радиатором-холодильником против стены.
— Э, «кучер», кто же так ставит машину?
Как всегда «кучер» тупо пялится на меня. Затем его лицо стягивается в кукиш, будто от натужного размышления над моими словами, и он выдает:
— А как ищще-та, господин оберлайтнант?
— Ай, молодца! — говорю ему. — Запомни, машину всегда надо ставить носом от стены, всегда, чтобы быть готовым к бегству — так что не обессудь!