Крепостной шпион
Шрифт:
— Да конечно, — ухватившись рукой за стену, Сергей Филиппович смотрел на юную хозяйку. — Карлик…
Пол ушёл из-под ног секретаря. Но падая и теряя сознание, он почему-то очень хорошо запомнил лицо девушки. Вопреки всеобщему волнению и испугу она выглядела необычайно счастливой.
Увы, кроме лишившегося чувств секретаря, никто в доме не обратил внимание на лихорадочное состояние Анны Владиславовны. Все были возбуждены происшествием с карликом.
Братьев Игнатовых хоронили тихо. Могилу вырыли вблизи могилы
Опоздав к отпеванию, Удуев приехал на кладбище, когда гробы на верёвках, один за другим, уже опускали в землю. Удуев встал молча. Было жарко, пахло полынью и этот запах, смешанный с запахом погоста, пьянил ротмистра.
Михаил Валентинович не спал уже две ночи, и глаза его слипались. Группа людей, стоявшая подле могилы, расплывалась перед ним будто в тумане.
Засыпали яму долго. Сухая земля с шорохом ложилась на крышки гробов и казалось, что шороху этому не будет конца.
Удуев повернулся и хотел уже уйти, когда его окликнул негромко знакомый голос:
— Ваше благородие, Михаил Валентинович, — он потёр глаза, но не сразу смог опознать подошедшую женщину. Только спустя минуту сообразил:
— Аглая?
Девушка кивнула и поправила чёрную косынку, прикрывая лицо.
— Я знаю кто их убил, — неожиданно сообщила она. — Если Вам это интересно, я могу доложить.
— Доложите, — усмехнулся ротмистр, — коли знаете.
Аглая подошла так близко, что её красивое лицо можно было разглядеть сквозь тонкую чёрную вуаль. У девушки были голубые глаза и очень яркие губы.
— Их убил Иван Бурса, — сказали яркие губы. — Не сам, не своей рукой. Он приказал кому-то убить и их убили. Они хотели отомстить за смерть своей сестры и были для Бурсы опасны.
— Я знаю, — устало кивнул Удуев, — знаю. Но всё равно, спасибо. — Он опять потёр глаза. — И, кстати, убийцу мы поймали.
— Того, кто убил, конечно, но не того, кто приказал, — в голосе Аглаи прозвучало жестокая нотка. — Так ведь, Михаил Валентинович?
— Так, — согласился Удуев, — но не извольте беспокоиться, до этого негодяя Бурсы мы тоже доберёмся, я обещаю.
Глава 3
Трипольский не любил вина. Часто он просто выливал свой бокал. Бывало, тайно в цветочную кадку, а бывало, будто в шутку, прямо на пол или выплёскивал на стену. После шампанского у Андрея Андреевича ужасно болела голова, а, если он выпивал больше бутылки, то имел несчастную особенность буянить, а потом ничего не помнить.
После появления графа Виктора, безумно ревнуя, молодой дворянин кинулся в разгул и почти не посещал дома на Конюшенной. Накануне с гренадерами гуляли до утра, и как попал домой Трипольский совсем не запомнил.
Очнулся Андрей Андреевич от ужасной головной боли. Обнаружил себя лежащим на спине. Открыл глаза, напрягся, пытаясь припомнить прошедший вечер, и вдруг припомнил совсем другое.
Вечер будто смыло из памяти, но зато всплыл тот давнишний разговор с Виктором, происшедший в «Черном петухе» в Париже два года назад. Припомнился с точностью до слова.
— Господи, — сказал Андрей Андреевич, присаживаясь на постели и хватаясь за голову. — Господи! Как же я мог подобное позабыть?! Но коли всё это так, коль я не путаюсь опять, то чести Анны Владиславовны Покровской угрожает серьёзное испытание!
Он подёргал за шнур звонка, и заспанный денщик помог Трипольскому одеться.
— Но куда уж вы в такую рань, барин, ночь ещё на дворе? — простонал он вслед Андрею Андреевичу, с трудом переставляющему ноги, но уже выходящему из дома. — Погодите хоть час, покуда рассветёт. Да Вас и не пустит никто в дом, барин. Аглая Ивановна сердиться будут. Опять поругаетесь.
«А ведь верно, — сообразил Трипольский, возвращаясь в дом, и сразу же устремляясь в комнату своей прелестной рабыни. — Что, если я перепутал, если мне весь ужас только приснился? Так ведь и осрамиться можно. А коль я ошибся? Но коль я ошибся, Аглая поправит, она была тогда в «Черном петухе» и слышала весь наш безумный разговор. Она была там, она всё помнит».
— Аглая! — закричал он, ударом кулака распахивая дверь. — Аглая!
Девушка мгновенно проснулась и села на постели. Подтянула одеяло к груди, потом правой рукой поправила ночной чепец.
— Опять Вы, Андрей Андреевич, жжёнки накушались, — сказала она, глядя без отрыва, прямо в глаза своего буйного хозяина и молочного брата. — Опять будете в чувствах объясняться и настаивать на любовной близости?
Трипольский, ошарашенный этим взглядом, замер в дверях.
— Ну что ж, — продолжала ровным немного насмешливым голосом Аглая, — если Вы будете настаивать, то берите меня — вы барин, я крепостная девчонка Ваша, но только потом не рассчитывайте на прощение, я Вам его не дам.
Трипольский потряс головой. Встав в дверях, сильно дёрнул себя за волосы и сказал:
— Дура! Я не за этим. Я с этими идеями ещё 5 лет назад покончил, — глаза с похмелья у Андрея были красными и слезились.
— А зачем же тогда? — спросила Аглая, нарочито расстроенным голосом.
— Помнишь, был у меня один разговор с Виктором в Париже в «Чёрном петухе»? Я напился тогда и не смог припомнить. Всё позабыл. Ты была там, ты помнишь?
Он присел на мягкий стул и на всякий случай отодвинулся подальше от постели. Глаза Аглаи слегка увлажнились. Она ещё раз поправила чепчик и очень-очень тихо проговорила:
— Всё-таки вспомнил, бес. Вижу вспомнил.
— Кто такой граф Виктор? — жёстко спросил Трипольский, и сам себе ответил: — Он преданный слуга негодяя этого Ивана Бурсы. Так?
— Так, — Аглая кивнула. — Коли уж ты сам припомнил, чего я тебе врать-то буду.
— Почему же ты молчала по сей день?
— Была причина, — Аглая накрылась одеялом с головой и повернулась на бок. Из-под одеяла послышалось негромкое всхлипывание.
— Уходи, — донеслось из-под одеяла, — уходи я спать буду. Поезжай, предупреди их. Пусть знают. Расскажи.