Крепостной шпион
Шрифт:
Трипольский был поражён. Только, наверное, пару раз он видел истерику Аглаи. И теперь был напуган поведением девушки, может, даже более чем с собственным неожиданным воспоминанием.
Поднявшись со стула, он на цыпочках вышел и осторожно притворил за собой дверь. Было шесть часов утра, когда, соскочив с лошади возле дома на Конюшенной, Андрей Андреевич Трипольский кулаком ударил в парадную дверь.
В доме спали. Ни звука.
Вспомнив про звонок, Андрей Андреевич чуть не выдернул шнур. Приоткрывший дверь, молоденький лакей выглядел сонно.
— Доложи барину, что приехал Трипольский.
— Да спит ещё барин, — отозвался, зевая, лакей. — Все спят.
Лакей пытался не пустить раннего гостя, но Трипольский прорвался в гостиную, отпихнув глупого слугу. Ждать пришлось совсем недолго.
Бурса в халате, китайских красных туфлях с загнутыми носами спустился к нему уже через пять минут.
— Доброе утро, — так же, как и его слуга, зевая и прикрывая рот ладонью, сказал Бурса. — Что привело Вас ко мне в такой час? — Насколько важное дело?
— Более чем, — Трипольский вскочил и зачем-то схватился рукой за рукоятку сабли. — Я должен сообщить Вам, Константин Эммануилович, одну весьма неприятную вещь.
— Да Вы взволнованны, я смотрю, не на шутку, — Бурса опять похлопал себя ладонью по губам. — Может быть, я прикажу подать лёгкий завтрак? Мы сядем и спокойно поговорим. Может быть, вина, — он подвинул, — видок у Вас, друг мой, не важнецкий, замечу. Много вчера выпили?
— Много, много. Но дело теперь совсем в другом, — Андрей Андреевич никак не мог сосредоточиться на главном, и решил сказать всё сразу без обиняков, сколь бы глупо это ни выглядело. — Константин Эммануилович за Вашей племянницей, Анной Владиславовной, ухаживает один человек — приятель вашего брата Ивана, — выпалил он.
— И за моей племянницей и приятель моего брата, да помилуйте, Андрей Андреевич, что Вы такое говорите? Кто же это такой?
— Это граф Виктор! Мы были вместе в Париже, только не спрашивайте, почему я говорю об этом только теперь. Только теперь я говорю об этом исключительно по несчастной моей способности позабыть всё под влиянием винных паров.
— Граф Виктор Александрович? — лицо Бурсы сразу переменилось. — Вы уверены?
— Теперь да. Совершенно уверен.
— Долго же Вы вспоминали, — Бурса повернулся и стал подниматься по лестнице. — Пойдёмте в кабинет. Вы должны мне всё подробно рассказать.
— Стойте, — задохнувшись от собственной догадки, сказал Трипольский. — Я, конечно, всё Вам расскажу, но давайте сперва проверим дома ли Анна Владиславовна. Мы не будем её будить, попросим служанку, пусть служанка тихонечко зайдёт к Анне Владиславовне в комнату и скажет нам, что она в своей постели. Видит Бог, я очень хотел бы ошибиться, но я боюсь, что её там нет.
Волнение Трипольского передалось и Константину Эммануиловичу. Желая ускорить проверку, Бурса сам вошёл в комнату служанок, откуда раздался истошный визг — в жару девушки спали голышом и в полутьме не сразу заметили, что неожиданно вошедший мужчина вовсе не повар Ивашка, а сам барин.
Застёгивая на ходу платье, рыженькая горничная Настя, по требованию Бурсы, уже через две минуты стояла подле комнаты Анны Владиславовны.
— Стучи, — нетерпеливо потребовал Трипольский.
Служанка несколько раз постучала в дверь, после чего, осторожно отворив её, вошла. Через две секунды в проёме появилось бледное лицо девушки.
— Что там? — заорал Бурса.
— Кровать как я постелила, так и не тронута, — испуганно отступая, проговорила Настя. — А Анны Владиславовны нет.
Не прошло и десяти минут, а весь дом уже был поднят на ноги, как от военной тревоги. Устроившись в гостиной, Константин Эммануилович по очереди опрашивал слуг. Первые пятеро опрошенных ничего не знали, а шестой — толстый немолодой повар сообщил, почему-то довольным голосом:
— Уехала она, барин, часу в шестом как уехала. Я думал, так должно быть. Вы знаете, барин, у меня сон плохой, вышел подышать, смотрю коляска стоит, тройка белая.
— Кучер был? — спросил Трипольский.
— Нет, — отозвался толстый повар. — Граф Виктор сами вожжи взяли. Барышню погрузил и чемодан, сел в коляску, граф свистнул, не всякий хороший кучер так сможет, и они понеслись.
После этих слов у Бурсы сильно закололо в левом боку и перед глазами потемнело. Когда он пришёл в себя и сердце немного отпустило, Константин Эммануилович спустился в подвал.
Он собственноручно снял большой навесной замок. Протяжно скрипнули петли. Бурса заглянул в комнатку. Он хорошо помнил, что карлику накануне приносили пищу и дали несколько свечей. В комнате было сыро и темно.
— Ты здесь, нечисть, или они тебя с собой увезли? — спросил Бурса, знаком подзывая слугу со свечой.
Слуга приблизился. Зыбкое пламя коснулось каменных стен, заиграло на земляном полу. Бурса в ужасе отшатнулся, потому, что на него посмотрело снизу изуродованное, будто вырезанное из дерева, лицо с огромным полуоткрытым ртом. Карлик зарычал из чёрной глубины комнаты и огромный рот его распался, будто в сатанинской улыбке.
Было воскресенье. Звонили к заутрене. Булочники, с трудом удерживались от зевоты, или уже зевали во весь рот.
Но в этот ранний летний час в городе было почти безлюдно, пусто. Редкий экипаж прогрохочет в пыли, привлекая к себе внимание.
Андрея Трипольский довольно просто обнаружил след беглецов.
— Была такая тройка, — сообщил первый же будошник. — Чёрная такая, лакированная коляска и белые лошади. Девушка в коляске была точно. Даже не остановились, пролетели мимо, — будошник показал направление.
Другой будошник, через квартал, также запомнил лёгкую коляску. Выходило, что беглецы, прокатив через Обводной канал, устремились к Московскому тракту.